Но главное и основное несходство между двумя флотоводцами было в свойствах морального порядка. «Дурной памятник дурному человеку», — так выразился о колонне Нельсона на Трафальгарской площади в Лондоне Герцен, любивший и уважавший Англию и английский народный характер и ставивший английскую честность в частной жизни, английское чувство независимости, свободолюбие очень высоко.

Приговор Герцена звучит сурово, но заслуженно. Нельсон был, правда, храбрым военачальником, преданным родине патриотом. Человек, потерявший в боях руку, глаз и, наконец, в завершающий момент своей последней победы, не колеблясь, подставивший под неприятельский огонь в опасном месте свое давно искалеченное тело, прославлялся в английской литературе на все лады. Но если сравнивать моральные качества Ушакова и Нельсона, то становится очевидным, что последнему было совершенно незнакомо великодушие к поверженному врагу, рыцарское отношение к противнику, уважение к ценности человеческой жизни, которые так ярко проявлялись в Ушакове. Наш герой в этом смысле был — не колеблясь говорим — бесконечно выше Нельсона. В тот период, о котором у нас идет речь, Нельсон показал себя, в самом деле, бессердечным человеком. Объяснять чудовищные злодеяния, без малейшего протеста допущенные Нельсоном в Неаполе и других местах, тем, что он очень уже ненавидел «якобинцев», извинять позорное, коварное нарушение подписанной капитуляции и повешение капитулировавших (например, адмирала Караччиоло), оправдывать эти отвратительные поступки прискорбным влиянием «порочной сирены» (a wicked siren) — любовницы адмирала, жестокой садистки Эммы Гамильтон — трудно, и все такие ухищрения некоторых биографов Нельсона, конечно, не могут заставить забыть об этих черных делах его. Ушаков тоже не был «якобинцем», но он, посылая, согласно заданию, своих моряков и солдат изгонять французов из Неаполитанского королевства, боролся только с вооруженным врагом и не позволял бросать в огонь, жарить на кострах, пытать мужчин и женщин за то, что они считались республиканцами. Наоборот, моряки и солдаты Ушакова спасали несчастных людей, которых монархические банды королевы Каролины и кардинала Руффо, ничуть не сдерживавшиеся всемогущим в тот момент в Неаполе адмиралом Нельсоном, гнали, как диких зверей, предавали неслыханным истязаниям. «Evviva il ammirale!» («Да здравствует адмирал Нельсон!) восторженно вопили озверелые «защитники трона и алтаря», заливая кровью без защитных жертв улицы Неаполя. И было счастьем, если этим жертвам удавалось вовремя укрыться под защиту высаженных ушаковской эскадрой русских моряков.

Еще до упомянутых кровавых происшествий Ушакову пришлось считаться с тайным недоброжелательством Нельсона. Проявляя внешнюю любезность, он терпеть не мог русских и их начальника. Нельсон опасался успехов русских в Средиземном море, в то же время нуждаясь в их помощи.

Жизненные пути двух замечательных флотоводцев в 1798–1799 гг. скрестились, «Официально» они явились со своими эскадрами в Средиземное море делать одно и то же дело: изгнать французов с Ионических островов, с Мальты, из Южной Италии и прочно блокировать французскую армию в Египте. А «неофициально» Нельсон с подозрительностью, с тревогой и ревностью и, может быть, даже с еще более сильными чувствами следил за каждым движением Ушакова. «Я ненавижу русских» (I hate the Russians), не скрывая от окружающих, говорил он.

В течение всей второй половины XVIII в. в Британской внешней политике боролись две тенденции, русофильская и русофобская. Самым ярким представителем первой был Вильям Питт Старший (лорд Чэтем), самым решительным представителем был впоследствии уже в самом конце XVIII в., сын его Вильям Питт Младший. Питт Старший был убежден, как и подавляющее большинство руководящих английских политиков его поколения (середины XVIII столетия), что главным; поистине смертельным врагом Англии была, есть и останется на веки веков Франция — гегемон могучего союза «Бурбонских дворов» (Франции, Испании и королевства Обеих Сицилий) — и что с этой точки зрения следует всецело идти по той линии, по которой и без того ведут Англию ее серьезные экономические интересы, т. е. по прямому пути к заключению союза с Россией. Открыто враждебная по отношению к России политика руководителя французской дипломатии герцога Шуазеля была на руку Вильяму Питту Старшему и дальнейшим последователям его политики, потому что, по мнению англичан, это могло втянуть Екатерину в вооруженную борьбу против Франции. Это настроение англичан дало русским возможность при решительной поддержке Англии, игнорируя все угрозы Шуазеля, прийти в 1770 г. в Архипелаг, потопить при Чесме турецкий флот, четыре года владеть почти всеми островами Архипелага и спокойно вернуться на родину. Но еще при жизни Лорда Чэтема (уже давно не бывшего у власти) международное положение стало сильно меняться. Кучук-Кайнарджийский мир, присоединение Крыма к России, новая русско-турецкая война, взятие Очакова, казавшийся прочным союз России с Австрией — все это стало сильно менять настроение новых английских кабинетов. Провозглашение Екатериной «вооруженного нейтралитета» разрушило окончательно мечты о союзе Англии с Россией, и английский посол Гаррис (впоследствии лорд Мемсбери) был отозван из Петербурга, так и не сумев разгадать все «лукавства» Екатерины II, которую он раздражительно сравнивал с петербургской летней ночью: сколько ни смотришь, никак не поймешь — светло или темно.

Бразды правления в Англии с декабря 1783 г. попали фактически в руки (тогда 24-летнего) Вильяма Питта Младшего. Сообразно с изменившимися условиями, особенно с 1789 г., когда Франция, главный враг Англии, временно выбыла из строя, Питт Младший повел решительную борьбу против России, и в 1790–1791 гг. обстановка неоднократно казалась близкой к объявлению войны. Начавшееся постепенное превращение оборонительной войны французов в экспансионистскую и поразительные военные успехи последних, гнетущая необходимость русской помощи — все это вынудило Питта Младшего снова обратиться к русскому союзу, о котором так долго и тщетно мечтал его отец, граф Чэтем.

Теперь, при Павле, английские дела, казалось бы, должны были пойти на лад. Питт Младший уже не боялся нареканий, что русские только дурачат его обещаниями оказать военную помощь против французов. Павел заключил союз с Австрией, с Англией, с королевством Обеих Сицилий, послал войска, послал корабли. Суворов оказался в Северной Италии, Ушаков действовал в Средиземном море. Но как Вильям Питт Младший не верил Павлу, так и Нельсон не верил Ушакову. Правда, Ушаков тоже нисколько не верил «союзникам» и гораздо быстрее, чем царь в Петербурге, проник во все извилины их политики, насколько это было возможно при сравнительно ограниченной сфере его непосредственных наблюдений и действий.

Дело обстояло так. Человек поколения Вильяма Питта Младшего, Нельсон с первого момента появления Ушакова в Средиземном море не доверял русским планам и старался их парировать, насколько это было возможно при внешне «союзнических» отношениях. Он вырос, приобрел политические воззрения, симпатии и антипатии именно в те годы, когда Питт Младший круто повернул против России руль британской политики. И не мог Нельсон никак перемениться в столь короткий срок, как несколько месяцев, предшествовавших созданию второй коалиции, хотя Питт Младший и принужден был обстоятельствами вдруг разыгрывать роль «друга» России. Камень за пазухой, который Нельсон всегда держал против русских, был явственным — ушаков его сейчас же заметил. Нельсон был очень хорошим адмиралом, но посредственным дипломатом, и в этом отношении тягаться с Федором Федоровичем ему было нелегко.