— Так что — теперь вы решили головоломку? — спросила она.

— Вряд ли. Я не ожидал увидеть вас сегодня утром. — Отложив в сторону трость, Бартоломью ухватился за одну из опор, на которых держался полог, чтобы подойти к Терезе. — Если вы просто чувствуете необходимость повторить, что между нами все кончено, можно было и не приезжать.

— Как я уже сказала, ваш совет очень помог мне. Поэтому я здесь.

Бартоломью подошел еще на шаг ближе и при этом смотрел на Терезу так, что казалось, будто его глаза цвета виски видят ее насквозь. Она уже забыла, какой он высокий. Только вот возбуждения, прокатывающегося по ее телу горячей волной, когда Толли вот так на нее смотрел, она не могла забыть.

— Стало быть, мне можно опять начать ухлестывать за вами? Или вы возьмете инициативу на себя?

— Я позволю вам это, если вы ответите на один вопрос.

Бартоломью поднял свободную руку и погладил Терезу по щеке.

— И что же вы хотите узнать?

— Что все-таки случилось в Индии?

Рука Бартоломью безвольно упала.

— Тесс, вам это ни к чему.

Терезу охватила паника. Не успела она снова завоевать его доверие, как тут же опять потеряла.

— Я убила своих родителей из-за собственного эгоизма, — тихо произнесла она, и ее голос задрожал от волнения. — Вы знаете о моей трагедии. Будет честно, если я узнаю о вашей. Особенно если мне придется быть рядом с вами в то время, как вас назовут лжецом.

Еле слышно выругавшись, Толли похромал к окну. Он несколько мгновений стоял молча, а потом сжал пальцы в кулаки и ударил ими по подоконнику.

— Я ошибался.

— Относительно чего? — На ум Терезе пришло сразу несколько ответов, но еще о нескольких она даже думать не хотела.

— Относительно того, что мы одинаковые.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы закатили истерику, будучи ребенком. Мы все так поступали — визжали и лягались, когда не получали желаемого. И наши родители в детстве вели себя точно так же, а став взрослыми, научились уступать, когда им это выгодно.

Тереза сглотнула.

— Значит, вы думали об этом.

— Не скрою, что в последнее время ваша история не выходила у меня из головы.

— Но она не имеет отношения ни к вам, ни к Индии. Она ничего не значит. Я знаю, что произошло той ночью. Вы — нет.

— Ваш брат и Амелия захотели остаться на ночь в Рейнольдс-Хаусе, потому что дети Рейнольдсов были их ровесниками. А вы? Вы просто хотели поехать домой. Вы спали, когда экипаж перевернулся?

— Да, но я знаю, что произошло. И хватит об этом говорить.

— Если бы ваши родители задержались в Рейнольде-Хаусе еще хотя бы на пятнадцать минут, вы заснули бы независимо от того, послушали бы они вас или нет. Думаете, они этого не понимали?

— Но я требовала свою куклу! Я пригрозила, что пойду домой пешком, если они меня не отвезут!

Бартоломью покачал головой:

— Это не важно. Они сами хотели вернуться домой, а ваша истерика была всего лишь предлогом.

На ладонь Терезы упала слеза, и она отерла руку о подол платья. Ей хотелось крикнуть, что это она во всем виновата. Даже ее родные знали это. Она не раз слышала подобные аргументы от Амелии и бабушки Агнес, но никогда не принимала их в расчет. И вот теперь этот проклятый Толли Джеймс заставляет ее выслушивать свои домыслы, которые, оказывается, вовсе не лишены смысла.

— Это неправда, — хрипло произнесла Тереза. — Вы ведете себя уклончиво, пытаясь отвлечь меня от своей истории, переключив все внимание на рассказ о смерти моих родителей.

— Вовсе нет. — Бартоломью тяжело опустился в кресло, стоящее возле окна. — Чувство вины дает вам возможность сказать, что у нас есть нечто общее. Но это иллюзия. Я предпочел бы, чтобы вы покинули меня сейчас, а не позже. Ибо в том, что случилось в Индии, виноват только я.

Эти слова заставили Терезу промолчать, хотя она уже открыла рот, чтобы возразить.

— Думаете, что после вашего рассказа я решу, будто у нас совсем нет ничего общего?

Бартоломью избегал испытующего взгляда Терезы.

— Нет необходимости продолжать наказывать себя, Тереза.

— А как насчет вас?

— Меня недавно назвали лжецом и жалким трусом. Только я могу защитить доброе имя своих погибших товарищей. И я не намерен стоять в стороне, хотя все это будет более чем неприятно.

В дверь постучали.

— Сэр? Служанка ищет мисс Терезу, — раздался голос Лакаби.

Толли взглянул на Терезу. Он наверняка ждал, что она уйдет. Несколько дней назад Тереза так и сделала бы. Но сегодня Толли говорил то, что она хотела услышать на протяжении многих лет.

Развернувшись, она отперла дверь.

— Лакаби, передайте, пожалуйста, Салли, чтобы она подождала меня на кухне.

— Передать, конечно, можно. Но вы находитесь в этой комнате без сопровождения. Мне войти? Я не умею вышивать, но зато могу почистить сапоги.

Его только не хватало! Они с Толли не смогут разговаривать так же открыто, как раньше, если рядом будут посторонние. Тереза нахмурилась:

— Я дам вам пять фунтов, чтобы вы занялись этим в другом месте, а потом всем сказали, что находились здесь, с нами.

Камердинер широко улыбнулся:

— Часа хватит?

— Полагаю, да.

Лакаби наклонился и забрал стоящую возле двери пару сапог.

— Будьте добрее к нему, мисс, — шепнул он Терезе. — Ведь сейчас ему приходится туго.

Тереза вновь заперла дверь, а потом подошла к Толли.

— Лучше вам начать рассказывать свою историю, — сказала она, опускаясь в кресло напротив него. — У нас в запасе всего лишь час.

Бартоломью неожиданно фыркнул. Опершись руками о подлокотники кресла Терезы, он встал и навис над ней.

— Беда в том, моя дорогая Тереза, что, когда я рядом с вами, я не могу думать ни о чем, кроме вас. — С этими словами он поцеловал девушку, приподняв ее лицо за подбородок, и упивался ее губами до тех пор, пока она не застонала.

Тереза подняла руки и обняла Бартоломью за шею. Он прав: когда они были вместе, все остальное теряло смысл. Даже мысль о том, что он по-прежнему не рассказывал ей того, что она хотела знать. Но повествование о прошлом подождет, ибо в их распоряжении было так мало времени.

Используя подлокотники кресла в качестве опоры, Толли опустился на здоровое колено, а больную ногу согнул лишь чуть-чуть и отставил в сторону. Казалось, рана по-прежнему причиняла ему боль. Наклонившись вперед, Тереза последовала за ним, и теперь их лица оказались почти на одном уровне.