Это не показалось ей лучшим решением, и она отправилась спать, так и не поумнев.

Сентябрь принес дожди и холода, и почерневшее пшеничное поле вскоре покрылось дымкой зеленых ростков. Остин послал одного из вновь нанятых людей вспахать стерню под репу. Ячмень и овес были убраны, и пришло время сеять озимые.

У него хватало фуража, чтобы прокормить скот всю зиму, не покупая кормов, но потребность в деньгах нарастала. Цены на шерсть упали, и он решил продать овец – они не давали здесь такой прибыли, как в горах. Пастухам следовало бы найти лучшее применение.

Солнце взошло и прогрело воздух, когда Остин верхом выехал на свои земли наблюдать за сбором остатков урожая и началом пахоты. Письмо, полученное днем раньше, рассеяло остатки его сомнений по поводу пожара, но сейчас его занимали другие мысли. Остин бился над этой задачей, пока ехал верхом.

Сообщение, что Адриан обнаружен, – слава Богу, живой – заставило его задуматься о другом. Скоро Обри исполнится восемнадцать лет, и все условия их контракта будут выполнены. Он освободит ее, как только вернется корабль и он сможет вернуть приданое герцогу. Он знал, что для Обри будет лучше, если он отпустит ее, но мысль провести зиму в одиночестве тяготила сердце Остина. Он не мог представить, как проживет без Обри.

Он вернулся мыслями к последним месяцам, вспомнил, как заливисто смеялась Обри, когда они вместе гнали своих лошадей по опустевшим полям, видел ее лицо, когда она смотрела на ястреба в вышине и когда нянчила заболевшего ягненка. Он видел ее в шелках и атласе, с золотыми локонами, убранными в замысловатую прическу, которой позавидовала бы любая леди, и видел ее в грязном муслине с волосами, рассыпавшимися по спине, когда она возвращалась со сбора ягод. Он восхищался детским озорством в ее глазах, когда она дразнила его, не давая впадать в уныние, и ощущал угрызения совести, когда она смотрела на него с желанием. За эти несколько месяцев она стала такой же частью его жизни, как солнце над головой и земля под ногами.

Каким-то образом ему придется научиться жить без нее.

Даже на расстоянии Обри видела, как устало поникли плечи мужа, когда он повернул рысака к густому подлеску у ручья. Джон сказал ей, что его светлость почти всегда съедает свой ленч в уединении у мелкого пруда под ивами. Это было его любимым местом.

Она спешилась и тихо повела коня по траве к берегу ручья. Летом она часто в восхищении останавливалась здесь, чтобы послушать хлопанье крыльев и призывные брачные песни птиц. Теперь здесь было тихо. Последние летние цветы уже увяли, редкие стебли золотарника стали заметнее, но девственная глушь подлеска еще радовала глаз насыщенной зеленью трав и папоротников.

Скакун Остина приветливо фыркнул, когда Обри подошла ближе, но она не заметила никаких следов Остина, пока не протащила свою корзину через густые заросли поздней ежевики и не раздвинула ветви ивы. Он лежал, растянувшись на траве у ручья, где игривые воды замирали у бревен и корней деревьев, образуя тихую заводь. Летом здесь было – идеальное место для плавания, но сейчас Остин ограничился ленивым созерцанием водомерок, снующих по глади пруда. Он удивленно оглянулся, когда под ее ногой хрустнула ветка, и поднялся на ноги, чтобы помочь пройти по камням. Она не могла понять выражение глаз, следивших за ней, но была рада, что пришла.

Ни слова не говоря, Остин расстелил на траве покрывало, которое она принесла, поставил рядом корзину с провизией. Затем молча смотрел, как она расправляла белые муслиновые юбки, усаживаясь на покрывало.

Внезапно оробев, Обри посмотрела на его стройную фигуру и почувствовала внутри необъяснимую тревогу. Его волосы, не стриженные несколько месяцев, свисали спутанными каштановыми прядями на воротник. Он явно обливался водой, чтобы освежиться в жаркий день, и полотно сорочки влажно липло к широким плечам и мощной груди. Она не осмеливалась смотреть на его торс и узкие бедра – его мужское начало и так уже слишком выходило за рамки благопристойности.

Осторожно, заботясь о негнущемся колене, Остин опустился на покрывало рядом с ней, все еще не веря, что это золотое создание, словно возникшее из его мечтаний, появилось перед ним во плоти. Солнце, просеиваясь сквозь ветви деревьев золотыми лучами, вспыхивало на ее обнаженных руках и распущенных волосах. Первой его мыслью было прикоснуться к ней, чтобы убедиться в ее реальности.

Второй мыслью было скрыть свое смущение учтивостью. Подняв с корзины покрывавшее ее полотенце, Остин исследовал содержимое.

– Вы не рассчитывали, что придется поделиться, не так ли? Обри облегченно засмеялась, грудные переливы ее смеха прозвучали как песня птицы.

– Нет, я собирала все это, чтобы покормить рыб, и уверена, что уж они-то точно на это не рассчитывали.

Остин отломил корку хлеба и бросил ее в пруд.

– Ну вот, они наелись, теперь мой черед. Я и не думал, что так проголодался.

Она с удовольствием наблюдала, как он набросился на огромные ломти хлеба и ветчины и на кувшин с сидром.

– Я посылаю еду работникам на поля, когда они работают слишком далеко, чтобы возвращаться на обед. Разве вам ее никогда не приносили?

Остин с набитым ртом прожевал, прежде чем ответить.

– Сегодня я не рассчитал время и уехал с поля прежде, чем привезли еду, но уверен, что не успел бы вернуться, чтобы пообедать с вами. Как вы меня нашли?

В уголках глаз Обри затаилась улыбка.

– Способности и инстинкт. И Джон, – честно добавила она, приняв стакан сидра, который он ей налил, и с жадностью его выпила.

– Больше похоже на то, что я испортил любовное свидание. У кого из ваших поклонников такой зверский аппетит, что он в состоянии уплести все это? – шутливо осведомился Остин.

Ее губы изогнулись в шаловливой усмешке.

– О-ох, вы поймали меня. Я не выдам его имени, но он темноволос, красив и ужасный проказник. Я часто видела, как он съедал большую порцию десерта, чем ему положено.

Вчера вечером она подняла шум, когда Остин съел последний кусок сливочного пирога, который Обри собиралась отнести Майклу, и у него не осталось ни малейших сомнений по поводу личности «ужасного проказника». Остин усмехнулся.

– Таким проказникам не стоит доверять. Берегитесь, как бы он не стащил у вас больше, чем вы хотели бы потерять.

Она показала ему язык.

– Такие проказники когда-нибудь растолстеют, если будут продолжать кушать как свиньи. А сейчас оставьте в покое пирог и доешьте ветчину.

Остин что-то недовольно пробормотал, но отставил пирог и взял последний кусок ветчины. Он разделил его пополам и вложил одну половину в булочку с маслом, протянув Обри.

– Давайте толстеть вместе.

Она приняла подношение и съела импровизированный сандвич, пока он приканчивал остатки ленча. Разливая сидр, он щедро наполнил ее стакан, а себе вылил остатки.