— Да, склоны круты: хорошо обороняться.

— Вы это… — Арисат понизил голос. — Про Йену плохого не подумайте. С той поры она все время молчит, только иногда разговаривает по слову-другому. И говорит всегда одно: дескать, надо отсюда уходить — не будет нам жизни. А как уйти через клятву? У нее будто в голове все в одно ударилось — не хотела здесь оставаться ни за что. Вот и вас… уговаривать вызвалась, чтобы помогли уйти. А так она честная и хорошая — лекарке добрая помощница, да и по хозяйству справляется. Сэр Флорис очень о ней хорошего мнения был. Я даже начал подумывать, что промеж них что-то наладится, — ведь и он вдовый остался, только пораньше. Жену свою тоже любил, но вечно скорбеть не будешь — рыцарю надо торопиться род продолжать.

— Жаль, и с ним не получилось… Арисат, я вот смотрю на все это и думаю: сколько же кораблей вас сюда доставляло? Одних лошадей почти полторы сотни и коров с быками штук семьдесят.

— Так нас морскими кораблями довезли — струги эти сэр Флорис купил в королевстве. Свои пришлось продать за гроши — Кенгуд сказал, что негоже нам оставлять боевые ладьи. Боялся, наверное, что разбой затеем, по бакайскому обыкновению. А галеоты даже в реку войти не смогли — на побережье разгружались. Три дня там разгрузка шла: мелководье не позволяло близко подойти. Парочка на песок крепко села — стаскивали. Не только скот: доски, тележные детали, бочки, семена, припасы на первое время — много чего привезли. Без всего этого не смогли бы так быстро наладить хозяйство.

— Понятно… Далеко эта дорога тянется?

— Нет — это наша ведь: от старых путей и следов не осталось. Дальше вырубка — сосны валили для церкви и на стены, а потом все: лес густой. Дозор уходил на день пути однажды вдоль реки — говорят, проехать можно, хотя местами тяжеловато придется. Ну а дальше уже никто не ведает, что там.

— Скоро узнаем…

* * *

Дорога и впрямь закончилась на обширной вырубке: пни и груды засохших веток. Устроили здесь короткий привал для ремонта пары телег и водопоя скоту — рядом имелось чистое озерцо.

Дальше скорость продвижения, и без того невеликая, снизилась чуть ли не втрое. Колеса вязли в сыпучем песке, подлесок местами приходилось наскоро вырубать — очень пригодилась ватага работников, приготовленная епископом. Но уже к полудню стало гораздо легче — лес начал меняться. Сосны, и прежде не слишком мелкие, принялись на глазах увеличиваться по высоте и диаметру. Вскоре вокруг куда ни глянь тянулась редкая колоннада величественных стволов — в два-три обхвата. Великанам требовалось много места, и конкурентов они не терпели — ни кустика внизу, ни молодого деревца. Ехать можно в любую сторону — мы будто в огромном, залитом светом храме оказались. Лишь изредка путь преграждали павшие исполины — таких объезжали издали, чтобы не делать резких поворотов.

Дозор, высланный вперед, сообщил, что такое великолепие продолжается и дальше, главное — не отклоняться к востоку, иначе наткнемся на лиственные леса, что вдоль реки тянутся. Там вольготно не поездишь — настоящие джунгли.

С рекой скоро придется расставаться. Судя по карте, дальше она начнет заворачивать к западу, преграждая нам путь. Остается надеяться, что раз струги с трудом к городку подходить могут, то к тому моменту она станет совсем уж маловодной. Жаль, что в районе Талля левый берег у нее слишком обрывистый, — из-за этого не стали переправляться сразу, на заготовленных для дезинформации плотах.

Привал на обед устроили посреди леса. Я, если честно, готов хоть в седле жрать, лишь бы побыстрее ноги унести из этого милого края, но лошади и коровы — капризные твари: их надо кормить, гонять на водопой и отдых давать. Это мы, люди, готовы сутками бежать, если жареный петух в одно место клюнет.

Иридиане без намеков выделили пайку дружинникам, раз уж те оказались в их расположении, а меня пригласил к своему столу Конфидус. Отказываться я не стал, по старой памяти подозревая, что давиться сухарями и сушеной дичью не придется. Так и оказалось: епископ скромно, по-походному, постничал охотничьими колбасками, копченой лосятиной, холодными пирогами с яйцами и диким луком и даже окрошкой в высоких глиняных тарелках — ее, видимо, с утра нарезали, а сейчас квасом залили и сметаной заправили. Про хлеб черный и белый и два вида соусов можно даже не вспоминать. Не знаю, что не так с их религией, но некоторые особенности образа жизни иридиан мне очень понравились.

Конфидус ел молча, а вот после, когда подали чай с костра, решил устроить мне допрос:

— Скажите, Дан, а сколько вам лет?

Про прежнее тело я ответ знал — двадцать девять. Да только оно уже восемь дней как мертво — лежит сейчас в могиле где-нибудь на не особо престижном кладбище, и подбираются к нему голодные беспозвоночные создания… От этой мысли слегка передернуло, и епископ, неправильно поняв гримасу, поспешно поднял руки:

— Да не надо говорить, если не хотите, — я просто из пустого любопытства интересуюсь.

— Просто молод я еще — возраст не тот, чтобы хвастать, — ушел я от ответа дипломатично: ведь и сам не знал, сколько этому телу.

— Если в таком юном возрасте столького добились — значит, лукавите, есть чем похвалиться.

— И чего же я добился?

— Вы полноправный полуденный страж, раз самостоятельно странствуете по опоганенным землям, и за вами вон сколько людей пошло — небольшая армия. Простому юнцу вряд ли по силам удержать вместе варваров-бакайцев и иридиан.

— Как раз ничего сложного: и тем и другим это выгодно. Будь на моем месте бобер на лыжах — без разницы: все бы за ним пошли.

— Не надо преуменьшать своих заслуг. Уж бакайцы вас точно уважают — хотя бы за то, что в бою против погани хорошо себя проявили.

— Подколоть бурдюка не сильно сложно — все так говорят.

— Ага, слыхал такое. А полностью эта поговорка звучит так: «Подколоть бурдюка несложно — гораздо сложнее найти прачку, которая после этого сможет штаны отстирать». В оригинале текст более груб и вульгарен — вы уж извините: сан не позволяет такое вслух произносить.

— Конфидус, вы, как я догадываюсь, не с рождения при еретиках. Зачем вас, неглупого человека, понесло в религию?

— Ради будущего… все ради будущего… Вы верите в будущее нашего мира?

— Вы что имеете в виду?

— О погани, разрастающейся будто плесень, и не видно этому остановки. О дикости, чья плесень растет еще быстрее. Наш мир медленно умирает — его пожирает гниль. На нашу жизнь его еще хватит, но вот что мы оставим внукам? Я не знаю… и не верю в хорошее… Не верю, что будущее появится само собой — за него надо побороться. А вы как думаете?

— Еще не задумывался, но точно знаю, что церковники вроде вас постоянно такое рассказывают: смерть идет, последние дни наступают, нравы падают, нечисть из углов выползает — покайтесь, пока не поздно, молитесь и не забывайте жертвовать на новый храм.

— Вы решили, что я вам проповедь читать собрался? Эх, молодость… Дан, я не о вере вовсе: я о том, что происходит здесь и сейчас. При желании мы можем свернуть с пути и осмотреть руины, что на карте обозначены, — еще три поколения назад там был цветущий город, а теперь лишь прах. Лес, звери — и ни одного человека. Даже погань отсюда ушла — завоевывать новые земли и жизни. В этом городе вы, возможно, увидите развалины величественных зданий: больше таких не возводят. Почему? Потеряны знания или просто уже не хотят тратить сил на бесполезную красоту. Знания и умение их применить — вот высшая ценность.