Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ни одна в мире книга, никакие слова и никакие психоаналитики не смогут обобщить этот мир. Одного ответа на те вопросы, которые меня волновали, не существует. После двухсот проведенных разговоров я вернулась в исходное положение. Но вернулась совершенно другой.
— Ты была влюблена в кого-нибудь из тех, с кем встречалась на интервью?
В этом месте мне очень хотелось солгать. Новое чувство — идеальная концовка для любого сюжета, и я могла легко поднять рейтинг проекта сразу на несколько пунктов. К тому же это так по-женски — внезапно запутать все еще больше и не ставить никаких точек. Легкая правда — не наш конек.
— Той любовью, которую может испытывать женщина к мужчине? Нет. Мне дорог каждый из них, кое-кто — дико дорог, но я не была влюблена.
— А хотела близости? — Кирилл флиртовал со мной легко и ненавязчиво, предоставляя мне открытую возможность выбрать самой — действительно ли это был флирт или всего лишь откровенная беседа.
— Хотела. Когда мужчина проявляет свою внутреннюю силу, его невозможно не захотеть. Крепкие и взрослые, они не побоялись признать непростую правду о себе и рассказать о ней. Для многих из них наш разговор стал точкой отсчета новой жизни: они поговорили с собой. Это такие сильные эмоции, близкие к сексуальным. Мы перебрасывались правдой, словно шариком для пинг-понга, и, похоже, в этот момент действительно хотели друг друга.
— Есть еще кое-что, Тамрико. Могу от себя добавить.
— Добавь.
— Самым важным было то, что ты никого не осуждала. Когда собираешься исповедаться и попросить прощения у жизни, очень хочется, чтобы тебя поняли. Нравоучения покаявшейся душе не нужны. И — женщина, которая принимает мужчину таким, какой он есть, всегда вызывает желание. Потому что такая женщина спокойна, а это дико сексуально.
Я улыбнулась краешком губ. Время текло медленно и очень правильно.
— Спасибо. Но, Кирилл, это тебе я досталась теплой и обученной. Моим первым собеседникам пришлось не так легко.
Кирилл покрутил в руках трость, ничего не ответив.
— Я всегда считал, что е любимой женщиной лучше молчать, чем понапрасну говорить.
— Да. И чтобы научиться молчать вовремя, мне пришлось поговорить с двумястами мужчинами.
— Давай в цифрах. Сколько времени ты провела в разговорах?
— Давай считать. Было проведено двести одно интервью. Средняя продолжительность каждого — три с половиной часа.
— Семьсот часов.
— Наверное.
— Семьсот. Это двадцать девять дней.
— Люблю конкретных мужчин, — я улыбнулась.
— Сколько лет было самому юному мужчине и самому старому? — увлеченный точностью, Кирилл сделал вид, что не расслышал моей реплики.
— Девятнадцать. И семьдесят два. Второй был моим украинским дедушкой. Его история прошлась по мне особенно элегантно: он был влюблен в мою бабушку с третьего класса, однако полвека назад к публичным признаниям относились с дрожью и трепетом. Любовь воспринималась как навсегда. Тайные записки, спрятанные друг для друга в собранных для зимы бревнах, встречи мельком… Я решила сохранить эту запись для личного архива и взамен всю книгу посвятила именно дедушке. Потому что именно он воспитал во мне страсть к историям и вкус к благородным мужчинам.
— И все равно. Все равно тебе пришлось довольно-таки вскрыться. Ведь не только наши личные откровения будут в книге, но и твои тоже. Не боишься рисковать?
— Боюсь. Я бы хотела сказать, что мне абсолютно плевать на мнение других, но это неправда. Страшно ли мне, что меня поймут неверно? Да. Я вообще боюсь почти всего на свете. Я как героиня дурацкого фильма, которая, находясь совершенно одна в огромном доме, вдруг слышит шум в темной комнате, но вместо того, чтобы позвать на помощь, берет нож и зачем-то идет в эту комнату.
— Сумасшедшая, что ли?
— Может быть. Запиши это в список моих странностей.
Кирилл расхохотался с таким удовольствием, что по стенам пробежала дрожь. Наблюдать за его смехом было очень приятно.
Мне вдруг стало легко и хорошо. Я никуда не спешила и пила чай. Впереди публикация книги и мнения людей. Мои герои научили меня тому, что все имеет свои оттенки, что у каждого в жизни была темнота, что никогда не знаешь, в какой момент и как изменится ситуация, и что — самое главное — нужно уметь прощать себя. И так ли уж важно после всего этого, примут ли твою правду окружающие?
Я надеялась на это, потому и начала писать книгу. Я не ждала, что читатели проникнутся пониманием к каждой главе, но я хотела бы, чтобы все эти истории помогли им принять себя. Если это удалось мне, то вполне могло сработать и с другими.
— Знаешь, я стала достаточно любить себя, чтобы признаться в своих страхах и глупостях публично. Ошибки знакомы каждому из нас, так чего стесняться? Я с самого начала знала, что мне придется демонстрировать окружающим и свою личную историю. И мне до сих пор трудно объяснить это моим близким. Это смогут понять только те люди, чьи профессии связаны с публичностью.
— А как к твоему пристрастию общаться с незнакомыми мужчинами относился твой парень?
— Негативно.
— Вы поэтому расстались?
— Нет. Но это сыграло свою роль. Сейчас я понимаю, что он чувствовал. Но он даже не попытался понять меня, — неловкие воспоминания легко всплыли в памяти и невесомым облаком растворились в воздухе. — Ох… Мои близкие постоянно задают мне вопрос, не боюсь ли я писать столь откровенную книгу. Меня отговаривают, меня просят не включать слишком откровенные сцены и мысли. Но тут есть кое-что. Любой автор обречен на словесный эксгибиционизм. Если он будет стесняться своих мыслей, читатели никогда не поверят в его книгу. Как только я впервые взяла ручку в руки, я знала, что теперь мои переживания и чувства будут принадлежать людям. Но я всю жизнь мечтала писать. Поначалу мне было больно, но сейчас я приняла реакцию близких и дорогих мне людей на то, что я делаю, и на те перемены, которые произошли во мне благодаря моим книгам. Да, со многими мы вообще перестали общаться или из наших отношений ушли былая нежность и тепло. Но нельзя удержать все и всех сразу. Это был мой очень сложный путь к себе через смерть, самокопание, упреки, резкие взлеты, неожиданную заботу, сотни новых людей, непростых выборов и кардинальных перемен. Но я желаю пройти подобный путь каждому. Потому что тот вид, который открывается после того, как вы подниметесь на эту гору, — клянусь вам, действительно стоит этого.
— Да, говорить о себе правду в мире, в котором
