Два дня меня терзали допросами, вопросами и обследованиями, но и информацией снабжали стабильно, так что недостатка в поводах «подумать» я не испытывала.

Глубокое обследование показало, что наследница Контас окончательно и бесповоротно сошла с ума. Магию ей заблокировали, вот только вряд ли это теперь сможет помочь – психическое здоровье сила целителей вернуть не в состоянии.

Дрома Контаса арестовали прямо на заседании Совета. Воспользовавшись отсутствием Чирраса, он пытался решить последние вопросы с принятием так нужного ему закона и искренне удивился, когда в зал зашел отряд, присланный для ареста. Более того, Контас, уверенный, что я уже мертва, а останки мои не собрать, утверждал, что готов к обыску всех помещений, записанных на членов его семьи. Да уж, теперь министру точно не получить в свободное пользование залежи полезных ископаемых и тем более не стать аристократом. Как мне пояснил папа, Контас действительно надеялся, что, если завладеет большими объемами земельных угодий, императору придется наделить семью титулом. Надеялся и Лизавете это пообещал. Алчность и честолюбие оказались семейной чертой.

Узнала я и имя брата Кисьяка – Имлан. Контас похитил его для тех же целей, для которых Радагат использовал Кисьяка, а именно для выращивания необходимых растений. Вот только у Имлана сил было побольше, да и стимулирование пытками очень помогало, поэтому министерские опыты оказались относительно удачными. Относительно потому, что зелья хоть и давали быстрый эффект, но на здоровье подопытных людей влияли так же, как и разработки Кряхса.

Я отчаянно скучала по Радагату. Скучала и вместе с тем боялась встречи, стараясь даже не думать о том, что проректор захочет мне сказать. А что, если он даже разговаривать со мной не станет? Иногда казалось, что мысли о предстоящем даже хуже возможной смерти в лаборатории Контаса, противнее пребывания в клетке, хотя уж в моей комнате кровать точно была.

Но сразу после возвращения в Академию меня посетил совсем не проректор. В дверь постучали, я бросилась открывать в надежде, что это Радагат, но на пороге стоял Хантер. Бледный, с красными пятнами на щеках и взглядом, которым полировал все что угодно, лишь бы не смотреть на меня.

– Привет, – разочарование в голосе скрыть не удалось, да я и не пыталась.

– Ляля, прости меня, пожалуйста!

Я нахмурилась – за грузом похищения события магических соревнований почти стерлись из моей памяти.

– Хантер, мне не до этого…

– Нет, Ляля! Я чуть не чокнулся, честно. Все думал и думал: а что, если бы я остался на поле? Вдруг смог бы тебя спасти? Если бы ты погибла, никогда бы себе не простил.

– Не переживай, у тебя не было ни единого шанса, – вспомнив безумную Лиззи, я скривилась. – Так что был ты на поле или нет – не имеет значения. Но подставил ты всех знатно, да.

Дангвар поджал губы.

– Это не из вредности, ты же понимаешь… Мне было обидно, досадно, и еще этот Радагат. Ты меня за нос с ним водила, верно?

Я тяжело и демонстративно вздохнула.

– Хантер, ты извиняться пришел или обвинять? Если извиняться, то смени тон, а если это все-таки обвинения, то я закрываю дверь.

– Нет-нет, ты права… Не тот момент, да и вообще… Мы окончательно разорвали отношения? Нет смысла больше надеяться?

Я поморщилась и покачала головой.

– Хантер, мы обсуждаем одно и то же. Говорю в последний раз: ты абсолютно свободный парень, и встречаться мы не будем. Попытались – не получилось, больше тратить на это силы не стоит.

– Я понял, – Дангвар провел ладонью по ежику волос. – В любом случае я рад, что с тобой все в порядке.

– А я-то как рада, – пробурчала я, закрывая за Хантером дверь.

Тот факт, что меня спасли от неминуемой смерти, нисколько не отменял обязанности посещать занятия. Хорошо, что первая лекция была у Миранды Околополус, так что от Таматина я узнала, что игру мы бессовестно провалили, а от Лиссы выяснила подробности, ведь Кряхс боялся прослушать какую-то слишком уж важную информацию о растениях.

Когда на меня напали, Радагат попытался взломать купол, но даже с его силой это ожидаемо не получилось, а уж когда я пропала, всем стало понятно, что и осмотреть место преступления не удастся, пока игра не закончится. Команда соперников серьезности произошедшего не осознала, и их капитан заявил, что пришел на поле за победой, так что с победой оттуда и выйдет, а кому не нравится – сражайтесь как положено. Пришлось парням сидеть на одном месте, пока остатки команды противника рыскали по полигону в поисках флага, а затем воздвигали его в обозначенном месте.

К проигрышу я отнеслась довольно прохладно – игра не задалась с самого начала, да и было ясно, что больше участвовать в магическом ориентировании мне не суждено.

Вечером, когда мы с Лиссой обсудили произошедшее больше тысячи раз да еще и продемонстрировали в лицах, кто, как и на что реагировал в описываемых событиях, посреди комнаты вдруг появился портал. Лисса взвизгнула, уверенная, что это очередное покушение то ли на меня, то ли на нее, а я замерла, чувствуя, как набатом стучит мое сердце, и боялась поверить в то, что сейчас появится Радагат. Но проректор не появлялся, зато портал искрил и не исчезал, словно приглашая меня войти.

– Бежим отсюда, – прошептала Лисса, а я покачала головой.

– Это за мной.

– Откуда ты знаешь? Вдруг это сообщники этого сумасшедшего министра?

Я улыбнулась. Как можно объяснить то, что портал Радагата я могу узнать из тысячи? Он для меня словно горит другим цветом, которому еще даже название не придумали, так что вопрос «Откуда знаешь?» был в какой-то степени оскорбительным.

Я шагнула в портал, а по другую сторону меня уже поймали знакомые руки. Я обняла Радагата и, уткнувшись в него, неожиданно заплакала. Не плакала в лаборатории Контаса, не выдавила и слезинки в эти дни, когда со мной общались следователи, но зато на груди проректора устроила настоящую истерику.

Радагат обнимал меня, гладил по голове и молчал, так что долго рыдать не получилось, и довольно скоро я уже смогла предпринять попытки вытереть слезы.

– Я надеюсь, что это не войдет в привычку, – задумчиво проговорил Радагат, упершись в мою макушку подбородком.

После рыданий думалось с трудом, так что я немного поразмышляла, но все-таки решила уточнить:

– Ты о моих слезах?

– Не совсем. Я о том, что после твоих слез у меня пропадает всякое желание тебя ругать. Вот что это такое?

– Любовь? – нагло предположила я и шмыгнула носом.

– Только этим я и могу