– Я её ближайшая родственница, – сказала Линет, – а мистер Квиллер… – Она обернулась к нему. Добавлять уже ничего не пришлось.

В палате они увидели Полли, которая впервые за много недель выглядела спокойной, несмотря на больничную атмосферу и трубки. Они обменялись несколькими словами, причём Полли говорила только об умелых фельдшерах, добрых сестричках и замечательном докторе Диане.

Когда Квиллер вернулся в амбар, Селия уже ушла, оставив записку: „Надеюсь, всё в порядке. Позвоните, если нужна будет помощь“.

Сиамцы, странно спокойные, бродили по дому в замешательстве; они верно угадали, что Квиллер глубоко озабочен, только не понимали чем. Как только Квиллер уселся в качалку, чтобы унять тревогу, Юм-Юм вспрыгнула к нему на колени и принялась по-кошачьи утешать: то трогая лапкой его усы, то сочувственно мурлыча. Коко наблюдал за хозяином с дружеским участием, а когда Квиллер обращался к нему, жмурился от удовольствия.

Мягкое качание вызвало несколько конструктивных идей: Полли поправится, переедет в усадьбу Дунканов и забудет о постройке дома. Фонд К. вернёт Полли вложенные в строительство дома средства и достроит здание, в котором разместится Центр искусств. Перед приездом Селии Пикаксский совет по культуре и искусству развернул целую кампанию, настаивая, чтобы под Центр отвели каретный сарай.

Квиллер всё качался и качался, лениво оглядывая гостиную, как вдруг взгляд его упал на маленький чёрный предмет, хорошо заметный на светлом плиточном полу. Его первой мыслью было: дохлая мышь! Хотя для мыши предмет имел слишком геометрические формы, скорее походя на большую костяшку домино. Не испытывая желания выбираться из уютных объятий гнутых ивовых ветвей, он старался угадать, что это за посторонний предмет. В конце концов любопытство пересилило.

– Тебе придётся меня извинить, лапочка, – сказал он Юм-Юм, поднимаясь с продолжавшего раскачиваться кресла.

Неопознанный объект оказался самым маленьким из существующих магнитофонов, и Квиллера неожиданно осенило: внук Селии прислал-таки ей магнитофон из Иллинойса; сиамцы украли его у неё из сумки; Селия тайком записывала свои беседы с Тиш, несмотря на все предостережения. Этим объяснялась живость её отчетов и удивительная память на детали. Она переписывала диалоги с плёнки в блокнот, а потом, во время их тайных совещаний, заглядывала в него с таким невинным видом! Восхищаясь её инициативой, Квиллер всё же был недоволен её непослушанием.

Тем не менее он немедля прослушал плёнку.

Перед прослушиванием секретной пленки Селии Квиллер спрашивал себя: „Стоит ли смущать Селию, возвращая ей пленку, или пусть она думает, что потеряла её?“ Он уселся за телефонный столик и приготовился записывать. Сначала шли всхлипывания и рыдания, перемежаемые сочувственным бормотанием и вопросами Селии. Затем он услышал, как надтреснутый голос произнёс:

– Я не могу в это поверить, Селия! Я думала, она моя подруга – моя лучшая подруга! А она использовала меня! Использовала всех нас!

– Что ты имеешь в виду, Тиш?

– Она собиралась перевести деньги для маминого лечения в Швейцарии! Ещё она собиралась перевести деньги для строительства кондоминиумов, которое задумал Эдди. Мы доверяли ей, потому что она казалась такой знающей и такой хорошей! (Взрыв рыданий.) Я даже прибегла к обману, чтобы её уход выглядел как увольнение. Это она предложила… О-о-о! Она была так умна! Почему я сразу не догадалась об её интригах?

– Каких интригах, Тиш? Что она такого сделала?

– То, что Эдди пытался сказать мне перед смертью. Она хотела, чтобы кто-нибудь выполнил её особое задание, и Эдди привёл к ней Дурли.

– Какое задание? Эдди что, не задавал вопросов?

– Полагаю, нет. Мой бедный брат умом не блистал. Он окончил всего десять классов. И пил слишком много. В результате стал соучастником ужасного преступления. (Бурные рыдания.)

– О боже! Какого преступления? (Долгая пауза.)

– Убийства! Когда исчез Ф. Т., говорили, что он скрылся с миллионами долларов, которые ему не принадлежали, но скрылась-то Нелла! Флойд мертв!

– Эдди смог тебе всё это рассказать?

– Урывками. Он задыхался. Мне пришлось наклониться к самым губам, чтобы услышать.

– Ты уверена, что это правда?

– Да, люди перед смертью не лгут.

– Может, ты и права, Тиш. Но каким образом Эдди оказался замешанным?

– Он помогал Дурли зарывать тело. Но Нелла уехала, и Дурли не получил своих кровавых денег. Он требовал, чтобы Эдди заплатил ему.

– Сколько? Ты знаешь?

– Нет, но, должно быть, немало. Деньги Дурли оказались заморожены. Они с братом повздорили. В отместку Дурли застрелил собаку Эдди. Потом однажды ночью в таверне погас свет. Дурли вытащил нож. Эдди пытался его отобрать. Он не собирался убивать Дурли…

– О, Тиш! Как мне тебя жалко. Я бы хотела тебе чем-нибудь помочь. Что я могу сделать?

– Ничего. Мне помогает уже то, что есть кому выговориться. Вы были так добры к нам, Селия.

– Что ты собираешься делать с признанием Эдди?

– Не знаю. Сейчас ещё не могу об этом думать.

– Но Нелла должна быть арестована, если она действительно задумала убийство и украла деньги. Где они зарыли тело?

– Эдди пытался сказать мне, но не смог выговорить. Глаза у него закатились, и он умер. (Судорожные всхлипывания.)

– Я обязана чем-нибудь помочь тебе, дорогая!

– Чем? Всё, что я хочу, – это сесть в самолёт и никогда сюда не возвращаться.

– Может, я займусь организацией похорон?

– Правда? Я была бы вам так признательна.

– Сегодня после обеда я нужна тебе?

– Нет. Я буду дома, буду собирать маму в дорогу. Она никогда не летала. Я тоже. Разве не будет иронией судьбы, если наш самолёт упадёт в Атлантический океан?

– О, Тиш! Не говори так!

– Проклятие Тривильена! (Истерический смех.)

Когда запись кончилась. Квиллер понял, что означало эксцентричное поведение Коко в последнее время. Первый намёк на то, что не всё в порядке, было странное бдение кота у окна в прихожей: он чувствовал приближение зла! Квиллер вспомнил, что на следующий день после воскресенья Ревизии Коко исполнял на журнальном столике свой зловещий танец смерти – особенно он кружил по скандальному заголовку на первой странице газеты. После этого в кота словно бес вселился. Пока Юм-Юм гоняла по полу комки мятой бумаги и воровала скрепки, Коко помешался на чёрных ручках, на манках для уток, деревянном свистке, медном пресс-папье и других, весьма значимых предметах. Трёхглавый пёс мог символизировать трёх преступников, замешанных в ламбертаунском мошенничестве и его кровавых последствиях. (С другой стороны, Квиллер допускал, что Коко мог счесть весьма для себя подходящими острые края пресс-папье.)