от берега, температура воды, должно быть, около нуля, сначала я думаю, что это тюлень, но потом понимаю, что это он.

Он плывет баттерфляем. Мне казалось, ему под шестьдесят, но движения его плавные и сильные.

Я застываю на месте, очарованная красотой этих движений. Не понимаю, как он может так долго находиться в ледяной воде. Ухожу только когда вижу, что он приближается к берегу.

Когда я складываю продукты в рюкзак, он заходит в подсобное помещение. В руках у него фотография. Черно-белая, снимок сделан с воздуха, наверное метров с двадцати, с маленького самолета, тень которого падает на землю. Виден угол какого-то здания. За границами тени стоят три человека: двое мужчин и женщина. Они смотрят вверх. Женщина явно встревожена. На одном из мужчин светлая шляпа с широкими полями, он старше остальных. На втором — серый костюм с жилетом. Мое тело пронизывает боль. Это он заталкивал меня в машину. Но на снимке он гораздо моложе, похож на большого мальчика.

Оскар молчит. Ждет, что я скажу.

Я возвращаю ему фотографию.

— Ты физик, — говорит он. — Что у них под ногами?

Я качаю головой.

— И кто эти люди?

Я снова качаю головой.

— Где это снято? — спрашиваю я.

Он убирает фотографию в потертый бумажник.

— Пустыня Калахари.

— Когда?

— В семьдесят седьмом.

Он поворачивается и уходит.

В последующие недели Харальд погружается в чтение. Когда он не читает, он как будто пребывает в каком-то другом мире. В тот вечер, после ужина, он берет стопку книг и раскладывает их на столе перед нами.

Это не книги, это переплетенные журналы. Я вижу несколько названий: «Army News», «Journal of Strategic Studies», «Tidsskrift for Militære Studier»[21], «Foreign Affairs».

— Здесь статьи Магрете Сплид. Двадцать статей. Речь в них идет о массовых смертях. У нее есть концепция, которую она называет man-made violence[22]. Это насилие, которое люди совершают по отношению друг к другу. В двадцатом веке от ста до ста пятидесяти миллионов человек были убиты другими людьми. Около пятидесяти миллионов за время Второй мировой войны. Пятнадцать миллионов в Первой. От десяти до пятнадцати миллионов во время сталинского террора. Она пишет, что прежде такого никогда не было. Да, случались глобальные эпидемии и крупные природные катастрофы, которые унесли примерно такое же количество людей. Все статьи посвящены анализу причин. Она говорит, что в официальной историографии цифры потерь представляются как число солдат, погибших в бою. Но это лишь четверть от общего числа погибших. Три четверти — это старики, больные, женщины и дети, которые умерли от голода, инфекций и холода — того, что приносит с собой война. Она вводит понятие «общественной безопасности», public security. Сродни понятию «общественное здоровье». И задается вопросом, что если с тысяча восемьсот восьмидесятого года по тысяча девятьсот пятидесятый удалось добиться прогресса в здравоохранении, — в основном за счет гигиены, изучения и искоренения нескольких основных инфекционных болезней, — если стало возможным улучшить здоровье населения за счет устранения причин заболеваний, то почему нельзя сделать то же самое с man-made violence? По ее мнению, дело в том, что насилие берет начало там, куда разум не может добраться. Оно возникает из человеческой злобы. В основном все статьи посвящены именно этому. В конце каждой статьи она задает один и тот же вопрос: в чем причина злобы? Это она и хочет понять.

— И что она предлагает? — спрашивает Тит.

Он качает головой.

— Я пока прочитал меньше трети.

— Харальд, — спрашиваю я. — Что такое случилось в пустыне Калахари в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году? Почему кому-то надо было там делать снимки с воздуха? Как это могло быть связано с подготовкой каких-то взрывов?

Он обращается к своей феноменальной памяти. Безрезультатно. Качает головой.

— Мама, а откуда ты знаешь, что там что-то готовилось?

— Я видела фотографию, — отвечаю я. — На ней были видны траншеи, прикрытые бетонными плитами.

Через неделю начинается учебный процесс. Я наблюдаю за тем, как Оскар пересаживает растения. Затем он дает мне шлифовальный цилиндр и один из изогнутых ножей.

Я работаю по часу в день в комнате, в которой он обычно пикирует растения. У меня ушла неделя на то, чтобы научиться правильно точить лезвие — точат его совсем не так, как кухонный нож или стамеску, с углом заточки двадцать градусов.

На следующей неделе он показывает мне, как выбирать подвой, теперь у него на очереди датские плодовые деревья. Он учит меня разбираться в, казалось бы, почти одинаковых стволах, похожих на сухие палки, воткнутые в землю. Как преподаватель он нетороплив и терпелив, несколько раз повторяет названия сортов, их номера и характеристики. ММ 106 дает на 70 % более крупные яблоки, чем в среднем, но требует хорошей почвы. М 7 — чрезвычайно выносливый сорт, похожий на дикое яблоко. У М 26 очень маленькая корневая система, и он лучше всего подходит для шпалер. Но при этом сорт чрезвычайно устойчив к болезням. М 9 вырастает в совсем маленькую яблоню с коротким сроком жизни, но с быстрым плодоношением.

Уже в первый раз, когда я увидела, как он дотрагивается до растений, я почувствовала его бережное отношение к ним.

Он показывает мне два одинаковых косых среза. И объясняет, как сразу же, чтобы срезы не окислились на воздухе, нужно прижать друг к другу зеленые водоносные ткани подвоя и привоя, плотно стянуть резинкой и герметично запечатать воском. Все эти действия он выполняет с хирургической точностью. Когда я наконец вижу, как после моей прививки появляется росток, я чувствую, что стала свидетелем маленького чуда рождения.

Однажды, когда, вернувшись домой, я подхожу к раковине, чтобы помыть руки, Харальд поднимает голову от своих книг.

— Мама, я нашел про пустыню Калахари. В одной из статей Магрете Сплид. В августе семьдесят седьмого года советский спутник проводил там съемку и выяснилось, что ЮАР работает над ядерной программой.

Я мою руки щеткой. Жесткие щетинки рвут эпителий под ногтями.

— А там были другие фотографии? Снятые с меньшей высоты, с самолета?

Он качает головой.

Я аккуратно кладу щетку на место. Из-под некоторых ногтей сочится кровь. Зато теперь они чистые.

Я сажусь за стол. В комнату входит Лабан и садится рядом.

— В семьдесят втором году Андреа и Магрете Сплид собирают группу, — говорю я. — Они создавали ее десять лет, мы не знаем точно зачем. Они заручаются поддержкой Фолькетинга, их предложения поступили в то время, когда аналитические группы входили в моду. Группу называют «Комиссия будущего». Это было официальное название, но все держалось в тайне. Группа должна