С одной стороны, правду пишут. С другой стороны, «затишье» на войне — понятие относительное. Когда непосредственно в тебя никто не пускает ракет или критических доз когерентного излучения, ты чувствуешь это самое «затишье». Да ты себя на курорте чувствуешь!

А в это время…

Сражение за Бартель 2–4, рейд на Лючию, маневренная операция «Ребус» на линии Ригер-Вильдештерн-Зара, провальный десант в системе Ориента, показательный налет на метрополию Конкордии — систему Зерван. Я уж молчу о прикрытии Города Полковников, который упрямые клоны еженедельно пытались накрыть обстрелом с ракетных мониторов. И это только самые крупные драки! Сколько их еще было!

Мы же отдыхали. Принимали пополнение. Занимались боевой учебой. Ваш покорный слуга попал обратно в цепкие медицинские лапы. За недополученными клизмами, естественно.

Вообще частая ротация авиакосмических сил более чем соответствует традициям русской стратегической мысли. Начиная… да начиная Великой Отечественной войной, то есть времен очень давних.

А ведь тогда никаких космических сил и в проекте не существовало! Но в верном направлении соображали наши пращуры, заложившие основы военного планирования!

Боевой опыт, без сомнения, ценен.

Больше скажу. Только боевой опыт ценен, потому что никакие тренировки, никакие симуляторы не научат танцевать со смертью, убивать людей, сохраняя жизнь собственную.

Да только много толку в боевом опыте, если бы, например, Второе Гвардейское авиакрыло вот прямо в конце марта снова швырнули в бой? Отвечаю со всей однозначностью: для большой стратегии — ни малейшего.

Да, мы — гвардейцы, да, среди нас высок процент кадровых офицеров, да, мы все поголовно весьма опытные пилоты. По-настоящему опытные, вы понимаете? Есть даже настоящие асы, демоны черного неба! Больше пяти подтвержденных побед у каждого!

То есть польза на передовой от нас несомненна, ведь так? Вроде бы так. Переведи гвардейцев в строевую часть. Да хоть вместе с теми же «нахимовцами», чтобы образовать полноценное авиакрыло! Уж мы бы клонов наколотили! Еще больше!

А раз все так, тогда какого лешего нас отправили на переформирование в самый разгар войны?!

Мы, кстати, что-то подобное высказывали. Даже рапорты писали коллективные. Требуем, понимаешь, использовать нас по назначению! В огонь желаем!

И никакой реакции от начальства, только Бердник получал регулярные головомойки, чтобы утихомирил свой личный состав. И это правильно! Правильно, что нас почти полтора месяца гноили в тылу, пока другие отдувались!

Почему?

А вот вам диспозиция.

Предположим, Второе Гвардейское авиакрыло бросают на передовую сразу после 16 марта, то есть после победы на Восемьсот Первом парсеке. Неделя увольнительной, реки шнапса, окрестные девочки в восторге, мы тоже в восторге, и пожалуйте на фронт.

Двадцать семь истребителей, среди коих девять асов — каждый третий, мать моя термоядерная! У всех полный порядок с мотивацией, потому как после Битвы Двухсот Вымпелов мы врага были готовы рвать зубами, не то что из пушек!

В ходе операции «Ребус» мы теряем двенадцать процентов личного состава выбывшими по смерти или ранению. В ходе Лючийского рейда — четыре. А потом попадаем на Ориенту, где клоны выбивают шестнадцать процентов парней.

Итого: тридцать два процента. (Учтите, я цифры беру не с подволока — это официальная статистика потерь в указанных операциях!)

Нас остается семнадцать. То есть истребительный сегмент Второго Гвардейского перестает существовать как организационная структура москитных сил ВКС уровня полка.

При этом мы сшибаем не менее семидесяти аспидов, все выжившие становятся асами. А четверо даже сверхасами, вся грудь в звездах и центроплан тоже весь в звездах, по одной на победу.

Таких экспертов сразу же направляют в новое авиакрыло, на укрепление кадров.

В результате ударные флуггеры Второго Гвардейского (а это шестьдесят машин, между прочим) прикрывать некому, потому что молодое пополнение обучено плохо, в жуткой спешке. Ясное дело, потери ударных эскадрилий растут в геометрической профессии.

Как и потери среди истребителей. Иначе никак, если судить трезво.

Одно дело, когда шестерка голубей с ускоренных курсов по «конверсии» гражданских пилотов воюет вместе с шестеркой кадровых офицеров, фронтовиков. Есть с кого брать пример. Есть у кого учиться, да и прикроют качественно в случае чего.

Совсем по-другому, если в эскадрильи большинство новичков. Сами угробятся и немногих опытных товарищей угробят.

Итого: к концу войны имеем во 2-м ГОАКР девять-десять выживших героев и шеренги гробов — минимум три полных летных состава ударных эскадрилий, которых неминуемо настреляют клоны в отсутствие прикрышки. Мы могли бы прикрыть, да вот не прикрыли. Потому что много наприкрывает десяток истребителей? А кого и как прикроют выпускники «школы стюардесс», когда нас нет? Ведь нас, напомню, в такой логике развития событий должны были держать вместе с другими асами в специальных элитных авиаотрядах, которых было бы штуки четыре и которыми силились бы затыкать дыры на тысячепарсековом фронте.

При подобной кадровой политике судьба всей войны ставится под один жирный знак вопроса. Ведь именно ударные флуггеры являются тем, ради чего авианосцы существуют! Ради них красуются истребители, ради них они рискуют, а потом ловят восхищенные взгляды девушек!

Но это я, да и мы все, рассудили «сильно более потом» — как говаривал незабвенный острослов пилот-инструктор Булгарин.

Кстати, насчет секретных операций.

Саша Пушкин куда-то пропал.

С конца марта о нем не было ни слуху ни духу.

Я его засек в компании одной очень хорошенькой девушки, которая даже в гости к нему ходила, прямо в офицерское общежитие.

Впорхнула в наш матерный мужской коллектив этакая чаровница: высокая, длинноногая и до звона стройная. Сквозь побелку просматривались очень даже темно-русые корни волос.

И всё. Сашку как подменили.

Он сделался серьезен, молчалив и даже угрюм. Все что-то ходил, загибал пальцы, будто силился сосчитать в уме параллакс Ригера. А потом пропал.

В силу природного любопытства я начал спрашивать всех подряд, где этого сукина сына носит, в то время как мы обучаем молодое пополнение?

Закончился мой интерес тем, что Бердник взял вашего Румянцева под локоть и отволок на разговор.

Дело было в его личной каюте, то есть комнате.

— Румянцев, — начал он, усевшись на койку. — Румянцев! В кого ты такой непоседа, а? Ты хоть один день для разнообразия проводил, не создавая проблем?

— Так точно! Если память не изменяет, это была суббота.

Я занял откидной стул, повинуясь разрешительному жесту командирской длани. Ну а вопрос-то риторический, так что я притворился дурачком. Сие у меня получается на шедевральном уровне.