– Сбежит, как только заговорят пушки, – проворчал капитан Сильер. – У него это в крови.

В пользу сражения высказался и Бени Сингх, главнокомандующий раджи.

– У меня пятьсот верблюдов, груженных ракетами. У меня новые пушки, только что полученные из Агры. Мои воины жаждут вражеской крови. Дайте им проявить себя!

– Да поможет нам Бог с такими союзниками, – усмехнулся Дюпон. – Они ведь понятия не имеют о дисциплине.

– Это всегда так? – спросил Полмана Додд.

– Конечно нет! – ответил ганноверец. – Нынешний дурбар определенно отличается в лучшую сторону. Не удивлюсь, если совет закончится сегодня. Обычно на разговоры уходит три дня, а потом они договариваются отложить решение до следующего раза.

– Полагаете, договорятся сегодня? – Сальер цинично усмехнулся.

– Ничего другого им не остается. Они просто не в состоянии держать столь большую армию в одном месте. Фуража уже не хватает, а вокруг голая местность.

Солдаты еще получали пищу, кавалеристы кое-как кормили коней, но все прочие, в первую очередь женщины и дети, страдали от голода, и было понятно, что в самое ближайшее время такое положение начнет сказываться на боевом духе войск. Утром Полман собственными глазами видел, как какая-то женщина резала то, что на первый взгляд показалось ему черным хлебом. Потом он вспомнил, что индийцы не пекут европейский хлеб, и понял, что женщина ломает засохшую слоновью лепешку в надежде отыскать непереваренные зерна. Откладывать сражение было больше нельзя.

– Итак, если будем воевать, то как победим? – спросил Сальер.

Полман улыбнулся.

– Думаю, мы сможем создать для Уэлсли парочку проблем. Оставим солдат раджи за стенами, чтобы они никому не навредили, поставим наши пушки колесо к колесу и встретим британцев плотным огнем. Потом пустим кавалерию.

– Но когда? – спросил Дюпон.

– Скоро. Очень скоро. Беднягам уже нечего есть.

В палатке вдруг наступила тишина, и Полман с опозданием понял, что ему задали вопрос. Суржи Рао, о жестокости которого все знали не понаслышке, вскинул бровь, пронзая ганноверца пристальным взглядом.

– Дождь, ваша светлость, – нашелся полковник, – дождь не позволил мне расслышать ваш вопрос.

– Мой господин желает знать, можем ли мы разбить британцев.

– О, разумеется, – уверенно ответил Полман.

– Они хорошо дерутся, – напомнил Бени Сингх.

– Но и гибнут, как все смертные, когда им не уступают, – возразил полковник.

Скиндия наклонился вперед и прошептал что-то на ухо Суржи Рао.

– Властелин нашей страны и покоритель чуждых земель желает знать, как ты разобьешь британцев?

– Так, как предложил это сделать Его высочество. Я воспользуюсь мудрым советом, который он дал мне вчера.

Накануне Полман действительно разговаривал с Скиндией, но советы, разумеется, исходили не от магараджи. Полковник, однако, понимал, что дурбар скорее прислушается к мнению Скиндии, а не чужака.

– Расскажи нам, – распорядился Суржи Рао, прекрасно знавший, что если магараджа и способен дать совет, то лишь относительно того, как увеличить налоги.

– Как все мы знаем, – начал ганноверец, – британцы разделили свои силы на две армии. Сейчас обе эти армии наверняка знают, что мы находимся у Боркардана, а потому, как и все обуреваемые жаждой смерти глупцы, уже спешат сюда. Обе находятся сейчас к югу от нас и разделены несколькими милями. Они, несомненно, планируют соединиться, чтобы ударить по нам объединенными силами, но вчера Его высочество, мудрость которого не знает равных, предложил передвинуть наши армии восточнее. Таким образом мы увлечем за собой ближайшую из неприятельских колонн, оторвем ее от другой, а затем сразимся с обеими по очереди, разобьем их одну за другой. И пусть наши псы дочиста обчистят от плоти их презренные тела. А когда все закончится, я сам приведу их закованного в цепи генерала в палатку наших вождей. Их женщины станут вашими рабынями.

А главное, подумал Полман, я захвачу их обоз с продовольствием. Высказывать эту мысль он не стал, поскольку ее могли принять за критику. Тем не менее бравые слова ганноверца были вознаграждены жидкими аплодисментами, быстро, впрочем, прерванными из-за того, что целый пролет брезентовой крыши внезапно рухнул, не выдержав веса собравшейся на нем воды.

– Если положение их настолько безнадежно, почему они все-таки наступают? – спросил Суржи Рао, когда в палатке восстановилась тишина.

Именно этого вопроса Полман и опасался, а потому заранее продумал ответ, который мог, как ему представлялось, унять беспокойство тех, от кого зависело решение.

– Потому, ваше высочество, что глупцы всегда уверены в себе. Они считают, что их объединенная армия сможет одолеть нашу. Они не знают, что наши солдаты подготовлены не хуже их солдат. К тому же их генерал молод и неопытен и желает заработать репутацию победителя.

– И вы полагаете, полковник, что сумеете не дать их армиям соединиться?

– Да, уверен. Но только если мы выступим завтра.

– Велики ли их силы?

Полман позволил себе улыбнуться.

– В распоряжении Уэлсли пять тысяч пехоты и шесть тысяч кавалерии. Если мы потеряем столько, то даже не заметим этого. Всего у него одиннадцать тысяч, но положиться он может только на упомянутые пять тысяч пехотинцев. Пять тысяч! – Он выдержал паузу, чтобы все смогли понять, сколь незначительно названное им число. – А у нас восемьдесят! Пять против восьмидесяти!

– У него есть пушки, – с кислым видом напомнил Суржи Рао.

– На каждое его орудие приходится пять наших. Пять против одного. Наши пушки крупнее, а прислуга ничем не хуже.

Скиндия снова шепнул что-то на ухо министру, и тот потребовал, чтобы и остальные офицеры-европейцы высказали свое мнение относительно предложенного плана. Сальер и Дюпон, предупрежденные Полманом, дули в одну дудку. Отойти восточнее, отвлечь одну вражескую колонну, разбить ее и нанести удар по другой. Поблагодарив европейцев за совет, министр демонстративно повернулся за комментариями к браминам. Некоторые высказались в том смысле, что не помешало бы послать гонцов к Холкару, но уверенность Полмана уже подействовала на собравшихся самым магическим образом, и голоса осторожных заглушили протесты тех, кто не желал делиться с Холкаром плодами и славой близкой победы. Настроение дурбара резко изменилось в пользу ганноверца, от которого уже не потребовалось дополнительных усилий.

Совет продолжался еще весь день, но формально план действий принят не был. Тем не менее на закате Скиндия и раджа Берара коротко посовещались, после чего Скиндия покинул дурбар, пройдя между низко склонившими головы браминами. У выхода из палатки правитель остановился в ожидании паланкина и, только когда паланкин доставили, повернулся к собранию и достаточно громко, чтобы слышали все, объявил: