Но самым большим разочарованием для Эстер оказались не трудности быта, а шок от того, что таинственное и манящее, к которому она хотела прикоснуться, выйдя замуж за каббалиста, не только не приблизилось, а наоборот, ушло еще дальше. Несколько раз она просила мужа разрешить ей присутствовать на его ночных уроках. Поначалу Бецалель лишь улыбался и переводил разговор на другую тему, но Эстер не уступала, и тогда он поговорил с ней с полной откровенностью. Именно эта откровенность, не оставляющая сомнений в окончательной глубине ответа, и оказалась особенно горькой.

– Есть две причины, мешающие твоему присутствию на уроке, – сказал он. – Первая – иррациональная, вторая – рациональная. Каббала переносит человека в иллюзорные миры. Переносит настолько, что блуждать по ним можно всю жизнь, полностью оторвавшись от нашей реальности. Чтобы этого не произошло, в ученики я принимаю только взрослых семейных мужчин. Жена и дети не дадут ему потеряться в иллюзорном мире. Они – наиболее сильная привязка к действительности. У тебя же такой привязки нет. И это первая причина.

А вторая заключается в том, что для понимания Каббалы – настоящего, глубокого понимания – необходимо хорошо знать Талмуд, мидраши, не говоря уже о Танахе. Объяснений я не даю – только заголовки, расшифровать их ученик должен сам. Если не смог – значит, еще не готов. Ты просто не поймешь, о чем идет речь.

Но Эстер все равно попросила разрешения послушать урок, и Бецалель после долгого размышления разрешил ей сидеть за неплотно прикрытой дверью.

– У меня на занятиях никогда не присутствовали женщины, – пояснил он, – и я не хочу создавать прецедент.

Той ночью Эстер, как обычно, протолкнула в комнату передвижной столик, уставленный тарелками с печеньем, стаканами и двумя термосами с крепко заваренным кофе, но дверь прикрывать не стала. Она пододвинула стул, села и начала прислушиваться.

Голос Бецалеля доносился вполне отчетливо, и уже спустя несколько минут Эстер осознала, что он был прав. Язык, на котором ее муж вел урок, был, вне всякого сомнения, ивритом, Эстер понимала значение каждого слова, кроме арамейских терминов из Талмуда, но связать слова воедино, составить из них мало-мальски внятное предложение у нее не получалось. Просидев полчаса, она тихонько поднялась, прикрыла покрепче дверь и ушла к себе спать.

Прошло несколько лет. Бецалель почти перестал приходить к ней в постель. Иногда они не встречались по два, три месяца. Эстер, в свою очередь, перестала даже думать о том, что это может приносить радость или доставлять удовольствие. Ее жизнь пролегала далеко в стороне от плотских утех. Однажды во время пасхальной уборки, когда всё в доме переворачивается вверх дном, она обнаружила в одном из ящиков удостоверение личности Бецалеля. Взглянув на дату рождения, она ужаснулась.

«Пятьдесят три, максимум – четыре. В крайнем случае, пятьдесят пять, но не больше», – вспомнила Эстер слова Симоны и горько усмехнулась. Ее мужу пошел седьмой десяток, и его прохладность в постели была более чем понятна.

«Сложилось как сложилось», – подумала Эстер и вернула удостоверение на место.

Симона, как обычно, явилась вечером поболтать. Она приезжала почти каждый день, специально ради этих поездок получив водительские права. Помогала по хозяйству, рассказывала новости. Иногда они вместе учили что-нибудь из святых книг, читали псалмы. Эстер хотела поговорить с ней о возрасте ее мужа, а потом, потом заболталась о пустяках, да так ничего и не сказала. Чего уж теперь, раньше надо было думать.

Но иногда, как сейчас, например, давление бечевы ослабевало и мысли, задвинутые в самый уголок сознания, возвращались. Зачем она идет в микву, для кого, для чего? Ее ласки никому не нужны, ее, совсем еще крепкому, молодому телу суждено увянуть без мужского внимания. Ежемесячное очищение требуется лишь для того, чтобы не испортить продукты.[110]

Она припомнила, как год назад перед приходом учеников заскочила на секунду в туалет посмотреть, не кончилась ли бумага, и в спешке забыла ополоснуть руки из кружки для ритуальных омовений. Потом заварила кофе и отнесла мужу в комнату, где он готовился к занятиям. Бецалель поднес ко рту стакан, замер и вернул его на поднос. Он ничего не сказал, но посмотрел так внимательно, что она тут же вспомнила про омовение, вспыхнула от стыда, подхватила стакан и убежала обратно на кухню. Вернувшись через десять минут, она молча поставила перед мужем свежезаваренный кофе. Бецалель так же молча взял ее руку и поднес к губам.

Он никогда не целовал ей руки, и вообще, ей никто ни разу такого не делал, и от неожиданности она снова вспыхнула, вырвала ладонь и выскочила из комнаты. Из-за этого поцелуя она и ходит теперь в микву.

А вот и здание миквы. Эстер остановилась, достала из сумочки пачечку бумажных носовых платков и тщательно отерла лицо. Ее слезы никто не должен видеть. Они принадлежат только ей. Ей одной.

Она поднялась на освещенное ярким фонарем крыльцо и позвонила. Свет в глазке, врезанном посередине железной двери, померк: смотрительница подошла выяснить, кто звонит. Через секунду дверь распахнулась:

– Раббанит Ифарган! – почтение наполняло голос смотрительницы. – Пожалуйста, пожалуйста.

Эстер прошла внутрь. На стульях у стен коридора сидело несколько женщин, ожидающих, пока освободятся кабинки. Увидев Эстер, они встали.

– Садитесь, садитесь, – махнула она свободной рукой и двинулась к ближайшему стулу, с тем чтобы занять очередь.

– Пожалуйста, раббанит, – удержала ее смотрительница, указав на другой конец коридора. Там размещалась «комната невесты» – роскошно отделанное помещение со встроенным бассейном и керамикой на уровне пятизвездочной гостиницы. В нее пускали только невест перед свадьбой. Кабинки, куда дожидались очереди женщины, представляли собой обыкновенные душевые комнаты. В них мылись, готовились к окунанию и звонком вызывали смотрительницу. После проверки она сопровождала женщину в общий бассейн. Окунувшись, та возвращалась обратно в душевую.

Хотя никаких указаний на этот счет не существовало, в «комнату невесты» смотрительница пускала только жен раввинов. Эстер каждый раз пыталась занять место в общей очереди, но смотрительница перехватывала ее на полдороге. Можно было бы и сразу пойти в «комнату невесты», но попытка усесться в общей очереди есть часть ритуала. Нечего привыкать к почестям.

В кабинке она сразу закрыла дверь и принялась набирать ванну. Такое удовольствие можно себе позволить только в микве. Дома, хоть солнечный бойлер вполне хорошо нагревает воду, вечно толкутся чужие люди: то ученики к Бецалелю придут, то посетители за благословением. Только и успеваешь, что закрыться в ванной комнате, быстро ополоснуться под душем, напялить на еще влажное тело одежду и выйти. Ванна заполняет комнату паром, расслабляет, после нее нужен халат и время – прийти в себя, подсохнуть. Да и вообще, мытье – интимное дело, никто из чужих не должен знать, когда она моется, чтобы не пробуждать нескромные мысли.