К приезду Киры я уже взбодрился душем и чашкой кофе, но, чувствую, родительских вопросов не избежать, видок у меня так себе. Одни синяки под глазами чего стоят.

В машине я закономерно подвергаюсь допросу сестры и, благоразумно сгладив острые и необычные углы, рассказываю события последних дней.

– Филя, да нормальное у тебя руководство, поверь, будь я на их месте, я бы так же поступила. Уговор у вас какой был – ты продашь, они тебя возьмут. Взяли? Взяли. Еще и премию дали. Неплохая, кстати, премия, некоторые за нее месяц вкалывают.

– Кира, да, но…

– Какие еще «но», братишка? Тебе дай сейчас полноценный процент от всех этих джеймартовских платежей, ты же ровненько на пятую точку сядешь и в ус дуть не будешь. А тут тебе и стимул продать еще больше, и единоразовый бонус, чтобы совсем не обиделся, а заодно и проверка – а вдруг тебе просто повезло? А если нет, ты себе еще нагребешь премий, так же? Вот они так и думают.

– С мамой лучше не спорить, – слышу с заднего сиденья голос Кирюши.

Улыбаюсь. Одни Киры вокруг! Цепочка ассоциаций от племянника Кирилла через кашляющего Кирилла Кириченко доходит до Вики. Улыбаясь, пишу ей эсэмэску, спрашиваю, как ее дела и в силе ли наш завтрашний поход в кино. Через минуту получаю ответ: «Конечно! Очень жду!» Желаю ей хорошего вечера и прощаюсь до завтра.

Слова сестры утверждают меня в мысли, что не все так плохо в «Ультрапаке» и, может быть, увольняться, отработав только месяц, не стоит. Такой стаж даже в резюме не отобразишь, напротив, это может вызвать вопросы на следующем собеседовании.

Пока мы едем, звонит мама, ругаясь, что ей придется все разогревать, а отец вообще голодный, не ест и ждет нас. Он всегда так, наш приезд для папы всегда большое событие, он так радуется, что теряет аппетит.

Остаток пути болтаем с Кирой об успехах моего племянника, он уже вовсю читает и считает, хотя до школы еще больше года.

Доехав, Кира паркуется у подъезда. Я выхожу из машины, с теплом и легкой ностальгией в душе смотрю на двор своего детства. Вот песочница, в которой играл с друзьями в машинки, выстраивая песочные улицы и дома; горка с острыми загнутыми краями отошедших листов металла, с которой я катался тысячи раз; палисадник, в котором мы отлавливали кузнечиков, хвастаясь редким цветом крыльев. Беззаботные годы были, а самой большой проблемой казался невыученный урок или то, что родители позовут с улицы домой.

Папа с мамой живут в тихом старом районе – невысокие дома, узкие улочки и очень много зелени, создающей благодатный в летнюю жару тенек. В их небольшом дворике многолетние деревья – дубы, клены, каштаны – поднимаются выше крыши, ветвями с любопытством заглядывая в каждое окно родительского дома.

Папа уже стоит на маленьком балкончике, курит и высматривает нас.

– Дедушка! – кричит Кирюша.

– Дети приехали! – радуется отец.

Дома я обнимаю своего некогда большого сурового папу, и что-то щемит в груди – осознаю, какие они с мамой старые. Отец стал ниже ростом, высох, и мне кажется, что я обнимаю подростка. Его любимая клетчатая рубашка, заправленная в штаны, топорщится из-под них, она явно не по размеру. Прежними остались лишь его смеющиеся глаза и запах – запах табака и отечественного парфюма. Отец не изменяет своему одеколону и любимой марке сигарет.

Мама, охая и жалуясь на спину, контролирует Киру, накрывающую на стол в маленькой гостиной. Сестра шустро носится между кухней и залом, успевая рассказывать маме последние сплетни об общих знакомых.

Как обычно, у родителей включен телевизор – заканчивается «Поле чудес», Якубович пытается разговорить финалистов, а в титрах анонсируется выпуск программы новостей «Время». Такие привычки не изменить никаким Интернетом, привыкли старики новости по телевизору узнавать.

Стол, за который мы все усядемся ужинать, стоит у старенького потертого и продавленного дивана, того самого, на котором пару месяцев назад сидела Яна, – мы отмечали мамин день рождения. Яна тогда с самого утра помогала маме с Кирой, они убирались, мыли, готовили, пока я отсыпался после рейда. Кажется, это был последний раз, когда мы с Яной были у родителей вместе, и именно такой я хочу ее запомнить, ведь хорошего было намного больше.

Мы с отцом не путаемся под ногами и идем на балкон побеседовать. Батя закуривает от спички, и я вспоминаю, что именно этот запах первой затяжки прикуренной сигареты в детстве казался мне необыкновенно вкусным. Он протягивает мне пачку.

– Не, пап, спасибо. Бросил.

– Давно держишься?

– Чуть больше недели, да и не держусь особо.

– И не тянет даже? – изумляется отец.

– Бывает, конечно. Но если перетерпеть эти пару минут, то дальше все нормально. Как вы? Как мама?

– Хорошо все, сынок. На маме еще пахать можно, это она у соседских бабок взяла моду на здоровье жаловаться. Мол, так и дети чаще наведываются, и внимания больше.

Я ему верю – первым делом посмотрел мамины очки жизненных сил – все нормально, как и у отца, со скидкой на возраст, конечно. Дебаф старости тикает.

И, конечно, отношение ко мне у них обоих – любовь. Один из одного. А еще высокий уровень социальной значимости – за тридцать. Сказываются и большой трудовой стаж – мамы в школе, отца в пожарной охране, – и их отзывчивость, и большой круг друзей.

– Ты-то как? Кирка говорила, на работу устроился?

– Да, па, все быстро получилось, в понедельник только собеседование прошел, а в четверг уже вышел.

– Хм… Что за место-то такое? Не обманут?

– Производственная компания по упаковке. Вроде серьезная. Посмотрим.

– Поздно присматриваться в твои годы, сынок. Держись теперь за это место, дурака не валяй, а то у тебя не трудовая книжка, а доска позора какая-то! – Отец строго смотрит, и я ежусь под его взглядом. – Книжка эта твоя долгостройная, дописал? Нет! Игрульки дурацкие… Столько времени впустую… Вот и Янку потерял! Докатился!

Только сейчас, стоя с ним на балконе, потеряв жену, впервые за все годы я его понимаю и воспринимаю его речь не как пустые слова «ничего не понимающего» отца. Я ставлю себя на его место и сочувствую отцу.

– Пап, все хорошо будет, не переживай.

Он отворачивается, но я успеваю заметить его заблестевшие глаза. Он трет их кулаком.

– Что-то дым в глаз попал… Ладно, сынок, ты человек взрослый, а мы тебе не няньки, ты свою жизнь сам строишь.

У меня дежавю – утром я то же самое говорил Сяве. Понимаю, что эту фразу я неоднократно слышал от отца, вот и сам использовал.

– Па, у вас все нормально? – к нам заглядывает Кира.

– Сейчас докурю и придем. Иди, дочка.

– Ну-ну. – Кира переводит взгляд с отца на меня и обратно и исчезает.

Отец хмыкает, аккуратно гасит окурок, и мы идем в дом…