– Коли ты знаешь, что будет с Ост-Индской компанией, скажи мне, ибо это может быть полезно одной моей знакомой, а тебе надобно как-то заслужить мою помощь.

– Я не могу тебе сказать, что будет с Ост-Индской компанией.

– Засекрет, да?

– Да. Засекречено.

– Добро же! Счастливо оставаться, – весело сказала я, поднялась с тюфяка и направилась к маленькому занавешенному выходу.

– Куда ты? – вопрошает он, немного бледнея.

– Оставляю тебя с твоими засекретами, – ответила я. – А я займусь своими засекретами, пока ты не согласишься на честный обмен.

И я покинула каморку, прошла узким коридорчиком, спустилась по лестнице в таверну, посетила нужник и вернулась в таверну глянуть, не ждет ли меня кто. Однако была та часть дня, когда немногочисленные посетители заходят только за выпивкой.

Так что продержав сакса одного столько времени, за сколько можно пройти полмили, я вернулась в каморку. Как я и ожидала, сговорчивости у него прибавилось.

Он сообщил, что Ост-Индская компания – хорошее помещение средств для тех, кто может потерпеть: она не сразу войдет в силу, но просуществует долго и вложенные деньги со временем вернутся с лихвой. Так что, Ваша милость, дайте мне знать, коли пожелаете купить в ней пай, а я извещу Вашего человека. Что хорошо для Фуггера, сгодится и для простого хера.

И поскольку я хотела показать ему, что умею быть благодарной, и поскольку ни к чему, пока он голый, дело, увы, не шло, я вытащила рубашку и подштанники из-под тюфяка, где они все это время лежали, и бросила ему.

– Я помогу тебе найти сэра Эдварда, но прежде нам надо найти тебе верхнее платье. Счастье твое, что ты обратился именно ко мне, ибо никто лучше меня не знает, где добыть камзол на такого рослого молодца.

Облачившись в то, что я дала, он малость успокоился и представился честь по чести: его-де зовут Тристан Лионс. Имя его, как внешность и выговор, ничего не сказали мне о том, откуда он родом. (Француз, может быть? Коли так, вернее всего католик, но и тогда едва ли друг. Французы – коварные союзники).

Я решила отвести его в «Глобус», по той причине, что у Дика Бербеджа целый чулан костюмов, украденных у Нэда Аллена. Нэд в свои дни каких только ролей не играл, так что я надеялась подобрать Тристану платье, наиболее для его затеи сподручное.

От «Тиршита» до «Глобуса» дорога недальняя, по большей части вдоль реки, и я никогда не находила ее примечательной, но вы бы подумали, что я предложила Тристану глотнуть нечистот. Он только что не блевал всю дорогу, хоть я вела его по широкой улице, где насыпан гравий, а помои аккуратно текут в канаве у обочины, не то что в иных местах, где их выплескивают прямо из окон. Говен, которые пришлось обходить, попалось лишь одно или два, не считая конского навоза, он же чувств нисколько не оскорбляет и даже напомнил мне о доме запахом хлева.

Тристан Лионс, конечно, был в одном исподнем, но в этой части города такое не в диковинку, и он, даром что очень крупный малый, особых взглядов не привлекал. Народ стекался к воротам «Глобуса». Изнутри раздавались звуки труб, потом я узнала голос Хэла Конделла, декламирующий под музыку, а значит, там началась какая-то дурацкая пиеска. Внимание Тристана обратилось к воротам, как будто он любопытствовал войти.

– Нам не туда, – сказала я.

– Эта фраза, – удивленно промолвил он. – Даже я ее знаю. «Две равно уважаемых семьи». Там ставят «Ромео и Джульетту». Изначальную «Ромео и Джульетту».

– Нет, изначальная была с Сондером Куком в роли Джульетты. А с тех пор, как Сондер отрастил бороду, там и смотреть не на что. Да и вообще дрянная пиеска, оплаченные двором клеветнические нападки на ирландцев.

Я схватила его за руку и потянула через поток людей, вливающийся в театр. Нам надо было за сцену, где актерская уборная.

– Что в ней антиирландского? – спросил Тристан.

– Главный негодяй – католический монах. Интриган, который снабжает людей ядами. Из-за него-то пиеса – трагедия, а не комедия. И всем известно, что «католик» – иносказание для ирландца.

– Испанцы же тоже вроде католики? И французы?

– Монаха зовут Лоренцо, – продолжала я, таща его за собой. – Так что он, очевидно, назван в честь святого Лавреша. Который принял мученическую смерть, выпив яд собственного изготовления. Вся пиеса – просто замаскированное оскорбление ирландцам, она показывает, какие мы якобы безнравственные. Мерзкий вздор. Ты ничего не потеряешь. Особенно теперь, когда Сондер отрастил бороду.

– Я не хотел на нее идти, просто никогда прежде не слышал, что Шекспир ненавидел ирландцев, – ответил Тристан, только в такой толчее ему приходилось не говорить, а кричать.

– Что людям твоего времени до взглядов Вилля Шекспира? Но да, ненавидит. Я, как и все, могу привести ворох примеров. Хуже всего было в том году, в одной из его пиес про английских королей, где вусмерть пьяный ирландец бегает по сцене и вопит, что все ирландцы-де негодяи, ублюдки и мошенники. А прежде у него была пиеса про другого английского короля, где тот собирается завоевывать Ирландию и говорит, что ирландцы-де гнездятся там, словно змеи. Змеи. А коли змеи, значит, яд. Он одержим Ирландией и ядом. Пытается убедить народ, что-де кто-то из наших хочет отравить королеву.

– А это правда? – спросил Тристан.

– Нет, конечно! Не стоит овчинка выделки. Она так и так того гляди помрет, и в свои лета уж точно не сумеет произвести на свет наследника. Скоро начнется смута без всякой нашей помощи.

– Справедливо.

– Нет, не справедливо. По справедливости она бы померла много лет назад. Всегда те, кого ненавидишь, живут долго, а те, кого любишь, умирают молодыми. – И поскольку это касалось до вопроса, близкого моему сердцу, я, разумеется, продолжила: – Как мой Кит Марло.

– Кто такой Кит Марло?

Я остановилась среди толчеи как вкопанная.

– Кристофер Марло? Ты хочешь сказать, что не слыхал про Кристофера Марло?

– Кристофер Марло. Конечно, я про него слышал. – Тристан на мгновение задумался. – Он был писатель и шпион, но в мой короткий инструктаж не входил, поскольку умер задолго до моего прибытия сюда.

– Короткий? Ничего короткого в нем не было, кроме его жизни. Он всего лишь величайший драматург в истории и написал величайшую пиесу всех времен. – И поскольку в красивых глазах моего спутника ни искорки понимания не вспыхнуло, мне пришлось подсказать: – Я про «Тамерлана».

Он пожал плечами:

– Не знаю такой.

Я не поверила, что и не преминула выразить цветистой бранью.