— Регина, ты не спишь?

— Ты помнишь мое имя?

— Помню. Просто Гайка мне нравится больше! — я провожу кончиками пальцев по нежной коже плеча, спускаюсь по руке на бок, каким-то непостижимым образом оказываюсь на бедре… безумно хочу ее! Так, что ни о чем другом думать не могу! Развернуть, раздвинуть ноги и втиснуться в горячую глубину! Но это же Регина! Мне нужно, чтобы она сама хотела этого! — Ты разделась, чтобы соблазнить меня?

Говорю с придыханием, как будто бы после комплекса упражнений, тяжело и хрипло.

— Чтобы отдать долг.

— Что-о? Какой долг? — я резко сажусь, сбрасывая одеяло на пол. — О чем ты?

— Ты спас меня. Забрал из тюрьмы. Кормил, лечил…

— И ты решила, что я делал это для того, чтобы переспать с тобой.

— Да.

Ее честность вовсе не радует меня. И не успокаивает мою ярость!

— Знаешь что… ненормальная! Я! Да я к ней со всей душой, а она! Если бы мне просто секс нужен был, я бы запросто нашел себе… любую, какая под руку подвернулась!

— Я тоже так думаю. И не понимаю, почему я! Из жалости?

И правда, почему? Почему мне так нужно было вернуться в комнату к ней? Почему я так спешил? Почему не поговорил спокойно с Ярославом — он-то всегда готов был выслушать и помочь, и делал это не раз! Почему мне так обидно слышать ее слова — ведь, действительно, она именно так и думает, как говорит! И есть ли смысл обижаться на нее, если вот именно по таким — примитивным, жестоким законам — мы живем сейчас все, неважно велик ли твой клан или мал?

Я устало поворачиваюсь к ней, сжавшейся в комочек, прислонившись спиной к стене — маленькой, одинокой, испуганной… В комнате темно — лунный свет из окна едва освещает ее. Но я знаю, что она плачет. Я чувствую это, хоть Регина не издает ни звука — от нее веет тоской и безысходностью.

— Нет. Не из жалости. Ты мне нравишься. И вообще, у тебя есть выбор — у нас имеется отдельная комната для женщин, я уверен, что там и сейчас есть пустая кровать. Хочешь, я отведу тебя и устрою? — мне самому неприятно думать о таком исходе. Неприятно только по одной причине — я не хочу оставаться один, поэтому сразу же предлагаю Регине и второй вариант, только стараюсь приукрасить его, насколько это возможно. — Но можешь и здесь остаться. Это — моя комната. А я завтра найду себе местечко у молодых бойцов.

Она раздумывает недолго и отвечает так тихо, что мне приходится прислушиваться, чтобы разобрать:

— Нет, как я могу занять твою комнату? Да и зачем, если у вас есть отдельная комната для женщин? А сейчас слишком поздно уже — неудобно людей беспокоить. Если ты не против, я переночую у тебя, а завтра ты поможешь мне найти место в той комнате.

Ладно, пусть будет так. Потому что я сам не понимаю, что должен сказать и сделать, чтобы это устроило нас обоих. Да и чего хочу я сам? Жить с ней вместе? Или мне все-таки достаточно будет нескольких совместных ночей? При мысли о последнем в душе почему-то поднимается недовльство. И чтобы не выместить его на Регине, я предлагаю:

— Хорошо. Согласен. Завтра всё решим. А сейчас давай ложиться. Можешь не волноваться, я склонять тебя к сексу не буду.

— Я оденусь, ладно? — голос звучит неуверенно и как-то… расстроенно что ли?

Помогаю отыскать на вешалке ее рубашку и надеть — действительно, так будет лучше, меньше соблазна. И изо всех сил стараюсь не смотреть на обнаженную грудь и не дотрагиваться…

Вновь укрываю ее одеялом, укладываюсь на свой край сверху, а потом со вздохом — все-таки устал, обнимаю ее. И, мне кажется, через пару минут она уже спит — так ровно и тихонько дышит. А я всё никак не могу — и мыслей связных в голове нет, и сон всё не идет…

А я ведь хотела, чтобы всё получилось совсем по-другому. Была уверена, что он согласится — ну, что, кроме секса, могло привлекать ко мне такого мужчину? И не могла понять, почему, ну почему мое предложение не понравилось Давиду! Физически Давид был готов — он не скрывал этого, я отчетливо чувствовала ягодицей восставшую, горячую плоть.

…А потом я притворялась изо всех сил, что сплю. Но как тут уснешь, если он так расстроенно вздыхает у меня над ухом? Как тут уснешь, если от запаха его — чистоты, свежести, чего-то еще, незнакомого, но приятного, снова кружится голова? Я четко уловила момент, когда Давид уснул, и приняла решение.

Вот сейчас выберусь осторожненько из-под его руки, схожу в душ тоже, а потом… Что терять-то мне? А так, хоть удовольствие получу! Да и нравился он мне очень, чего уж тут скрывать! Сама его хотела. Пусть один разочек. Пусть потом будет больно и одиноко. Но сейчас… Еще раз попробовать счастье на вкус…

Замирая в непонятном ужасе каждую секунду, я все-таки перелезла через него, натянула штаны и ботинки и, схватив чуть влажное полотенце, брошенное Давидом на вешалку возле двери, выскользнула в коридор.

Я примерно представляла себе, где находится душевая. Пока лежала и ждала Давида, слышала, как туда и обратно, смеясь и переговариваясь, ходят мужчины. Тонкая дверь не скрывала их рассуждений о холодной воде и, неудавшемся в этот раз у какой-то Любы, мыле. По обе стороны из прямого широкого коридора, двери вели в комнаты, где спали бойцы — из некоторых, плотно закрытых, доносился храп.

Я с радостью отмечала, что голова моя практически не кружится, что рука не болит — видимо, лекарство Зоино подействовало. И, вообще, приняв решение, я повеселела и даже чувствовала какое-то особенное, предвкушение — сладкое тянущее чувство внизу живота…

Без труда найдя душевую — она была в самом конце коридора, я с радостью (вдруг кто из мужчин проснется и придет сюда!) увидела, что сделано здесь все было очень даже прилично — комната поделена на отдельные кабинки с закрывающимися на шпингалеты дверцами. Я заняла самую дальнюю — возле нее было окно и, если дверь не закрывать плотно, уличный лунный свет позволял хоть как-то ориентироваться.

И да, не обманули голоса — вода, действительно, была безумно холодной! Но разве это — проблема, если есть мыло и возможность плескаться, сколько хочешь? Одной рукой, стараясь не намочить повязку, я кое-как распустила волосы, намочила и намылила голову. Потом, стуча зубами от холода, с трудом заставляя себя вновь и вновь становиться под ледяные струи и не издавать ни звука, вымылась вся. Процесс вытирания и одевания в тесной кабинке с больной рукой и влажным телом затянулся. И в тот момент, когда я уже заматывала в полотенце Давида волосы, от которых теперь пахло также, как от него там в кровати — видимо, именно это странное вязкое мыло, лежащее в деревянных коробочках, закрепленных на стене душевой кабинки, давало такой эффект, хотя само оно, казалось, не издавало никакого запаха совсем, в этот момент я и услышала голоса.

Сначала я подумала, что сюда идет кто-то задержавшийся на дежурстве, или сменившийся с поста — ведь даже в нашем клане было обязательным по ночам выставлять часовых. Я решила переждать — может, они просто свернут в одну из комнат, и я смогу вернуться к Давиду. Но потом поняла, что сидеть здесь мне придется гораздо дольше — похоже, шли мыться! От страха сердце ушло в пятки, хотя я и понимала, что, скорее всего, мне никто не причинит здесь вред — если сильно закричать, можно весь коридор перебудить! Да и Давид не так уж и далеко. Но, с другой стороны, могут просто закрыть рот и изнасиловать — подобное случалось сплошь и рядом — и крикнуть не успеешь! И потом, не факт, что у них тут принято по-другому вести себя с женщинами, не факт, что за меня — чужую — кто-нибудь вступится… И Давид…