Как мне хотелось придумать какой-нибудь повод, чтобы броситься на землю, биться, плакать и попробовать все объяснить, но надо было бежать. С дерева вспорхнула целая стая пухлых птичек, в которых через несколько поспешных шагов я признала зеленушек, и чем только они здесь питаются, на кладбище, или подкармливает их кто, даже об этом успела подумать по дороге. А потом мир вокруг посветлел, птицы, конечно, тут были ни при чем, просто я наконец выбежала к стоянке, а поскольку рядом с ней находилась вырубка, то свет неожиданно ударил отовсюду, даже глазам стало больно. И хотя мимоходом я успела заметить эту удивительную красоту вокруг, косой яркий солнечный столб и тихо мерцающий в воздухе морозно-белый снег, остановиться и полюбоваться всем этим не было ни малейшей возможности, так как у меня за спиной опять послышались пыхтение и топот.

— Стой! — закричали сзади. — Стой, мать твою!

Уж не знаю, то ли упоминание матери, то ли еще что — скорее всего, просто страх — придало мне новых сил, хотя ноги, казалось, и подкашиваются, и одновременно деревенеют, да и асфальт на стоянке был под тающим снегом очень скользкий. Ослепленная светом, я пыталась отыскать свою машину и заодно понять, за что же она на меня так взъелась, эта женщина, но, конечно, на бегу взвешенно и рассудительно оценить ситуацию было сложно, тем более, ко всему прочему, надо было еще умудриться не угодить под машину.

Возможно, со стороны все это выглядело примерно следующим образом: я бежала прямо под машину, а машина ехала прямо на меня. Водителя я не видела, лобовое стекло было от края до края залито бледно-голубым зимним небом, которое с обеих сторон изящно обрамляли еловые ветки. Когда невидимый шофер нажал на тормоз и машину, со странным стуком мотора или еще чего-то, понесло, скованная новым внезапным страхом, я оцепенела и зажмурилась в ожидании этого удара судьбы, но, когда его не последовало, я открыла глаза так же быстро, как и закрыла, и увидела, что колесо прошло буквально в нескольких сантиметрах от моих ног. А когда я подняла голову, то заметила, что машина остановилась в нескольких метрах от меня, но двигатель продолжал работать, и из-за капота уже высунулась голова дочери Хятиля, глаза которой горели от ярости, а на щеках проступили круглые темно-красные пятна, похожие на бифштексы «по-шведски». Ее черные, выбившиеся из-под шляпки волосы безвольно мотылялись в клубах дыма, вылетавшего из выхлопной трубы.

Я снова рванула вперед. Позади меня дочь Хятиля шипела что-то желчное водителю машины и махала в воздухе кулаками. Но потом она, вероятно, решила, что, как бы ей ни хотелось придушить ни в чем не повинного бедолагу водителя, который путается под ногами вместе со своей машиной, разобраться со мной было сейчас гораздо важнее. А вот я запаниковала, да, дошло даже до такого, но, Боже мой, я ведь оказалась совсем не готова к погоням, ключи от машины наверняка валялись — или даже, скорее всего, нарочно спрятались — на самом дне сумки, хотя дело даже было совсем не в этом, просто это была другая сумка, нельзя же на похороны брать обычную клетчатую, поэтому в спешке я пересыпала все содержимое старой в эту, более подходящую к случаю, и теперь шарила и шарила, и в итоге почти до неузнаваемости измяла ее, сумку, а эта ужасная женщина тем временем приближалась все больше и больше, готовая вцепиться мне в волосы и упечь меня за решетку, или устроить надо мной суд, или что она там хотела, надеюсь, только не побить.

Где-то в недрах сумки кончики пальцев зацепили ключ, но тут же упустили его, нашли еще раз и вновь потеряли, наконец он попал ровно между указательным и средним пальцами. Руки так закоченели, что, достав ключ из сумки, я тут же чуть не уронила его на землю, а когда попыталась вставить в замок, куда ключ должен был, по всем законам справедливости, войти легко и непринужденно, то услышала только противный металлический скрежет: ключ царапался о дверь рядом с замком. Дочь Хятиля стремительно приближалась ко мне, неотвратимо и беззвучно, что, наверное, было страшнее, чем ее громкоголосая ярость. Я продолжала тыкать ключом в замок. Руки дрожали. Холодный, скрипящий и пробирающий до костей звук, который издавала заиндевевшая дверь, обжигающей и режущей болью перетекал вверх-вниз по позвоночнику и забирался глубоко в мозг.

И только потом, нет, ну надо же, ведь только потом где-то в глубине сознания, я это почувствовала, вдруг появился какой-то вырост размером с изюмину, где-то там, в небольшом отделе затылочной части мозга, заставивший меня спохватиться: это же водительская дверь, правая дверь, то есть левая, не та дверь, дверь, которая не открылась бы, даже попади я в замок с первой попытки.

Обежала машину огромными шагами. А потом случилось чудо, которое в данной ситуации, учитывая все мои неудачи и фатальное невезение, было именно самым настоящим чудом, так вот, случилось чудо, и ключ сразу попал в замок, и уже через секунду я сидела в машине, раз — и дверь закрыта, и еще через секунду заперта, полсекунды хватило на то, чтобы прийти в себя после случившегося чуда и нажать на пимпочку, торчащую около стекла на двери. И в эту же секунду в окне возникла раскрасневшаяся морда дочери Хятиля, которая кричала что-то совершенно тухлое; я не смела рассматривать ее внимательнее, только перелезла, не обращая внимания ни на ручник, ни на коробку передач, ни на другие, не менее мучительные, препятствия, на водительское сиденье и вставила ключ в замок зажигания.

В такие минуты в голову лезут безумные мысли; поворачивая ключ, я успела на миг задуматься о том, что если когда-нибудь буду об этом рассказывать, то, дойдя до этого места, непременно спрошу что-то вроде: и как думаешь, она завелась?

Так вот, не завелась. Я повернула ключ, но мотор издал лишь жалобное агонизирующее бормотание, в глазах заскакали мушки, а машина вдруг вся затряслась и запрыгала. На приборной панели, или как там она называется, был небольшой ящичек, на дне которого, когда я попробовала завести машину еще раз, задрожали и зазвенели горсть монет, две спички и гнутая скрепка. Отметила про себя, что они все иностранные, эти монеты, но дальше уже было просто опасно обращать внимание на такие малозначительные вещи, так как эта женщина за окном уже практически лежала на капоте и что-то кричала, что именно, через стекло разобрать сложно, но тон ее воплей не оставлял никаких сомнений в серьезности ее намерений. Она была вне себя, правда, причина ее ярости оставалась мне непонятной, и почему она вдруг ополчилась именно на меня, неужели она действительно думала, что я пыталась обмануть ее отца, или она просто такой человек, что ей необходимо излить свой гнев, и если последнее мое предположение верно, то даже злиться на нее бессмысленно, ее было просто жалко и все.

К счастью, я сидела внутри машины и не могла поверить в то, что эта взбешенная и внушительная, но на самом деле наверняка вполне нормальная и разумная женщина станет вдруг бить стекла и пытаться залезть в окно. Конечно, вместе с этой мыслью в голове всплыли и другие, и прежде всего о том, что хочется поскорее забыть о случившемся, отключиться и погрузиться в темное и безопасное неведение. Мотор чихал и визжал, а я все поворачивала и поворачивала ключ туда-сюда и чувствовала, как в машину пробирается едкий запах горелой проводки. С каждой последующей попыткой завестись звук двигателя становился все более слабым и усталым, наверное, аккумулятор постепенно разряжался, не знаю, но пришлось среди всей этой суеты взять паузу и, набравшись решимости, взглянуть на яростно орущую за окном женщину. Она явно кричала что-то вроде «Тебе не уйти», и ее голос сквозь стекло казался слабым и приглушенным, словно это ругались за стенкой соседи, однако выглядела она по-настоящему жутко, этого нельзя было не признать, как, впрочем, и того, что ее неистовство было самым что ни есть естественным, да плюс ко всему все это происходило буквально на расстоянии вытянутой руки.