– Другого выхода нет, на барже нас найдут так или иначе.

– На корме запрятаться сможем, в юте.

Запахло гарью – мы подошли к тому месту, где стоял подъемный кран. Одну из трех его металлических лап выворотило из палубы, он сильно накренился, упершись в ограждение. В палубе рядом темнел небольшой пролом. От него шел дымок, но огня не было.

– Мы из канала выплыли уже, – сказал Заяц.

Я огляделся, пытаясь сообразить, что делать. На протянувшейся вдоль борта свободной от грузов полосе никого не было. Судя по звукам, большинство охотников сошлись у нашего логова между ящиками на носу. Может, сделать так, как предлагает мальчишка: пробежать вдоль борта к корме, проникнуть в ют, попробовать спрятаться там?

Заяц присел, потирая колено, и выжидающе глядел на меня. Одно понятно: здесь оставаться нельзя, скоро из трюма появятся матросы. Я повернулся к мальчишке, и тут из-за мешков к нам скользнула гибкая фигура с тростью в руках.

Еще пару секунд мистер Чосер оставался в главном своем образе угодливого весельчака, а потом темная судорога прошла по его лицу, стерев прежнюю личину и обнажив другую. Пугающую. Ужасную.

Лицо стало напоминать морду безумной лисы-оборотня. Вытянувшееся, заострившееся, оно почти лишилось человеческих черт, из-под вздернувшейся губы выступили зубы… клыки… нет, все же зубы. Согнув длинные ноги, существо, которым стал этот человек, бросилось к нам. Я не успел выстрелить, лишь вскинул револьвер, но Чосер ударом трости выбил оружие. Он присел, крутанув тростью, врезал мне по бедру. Нога подогнулась, с криком боли я упал на бок. Попытался встать, вытащить второй револьвер, а оборотень был уже надо мной, и трость взлетала, чтобы обрушиться мне на голову. Узкая тень легла на мое лицо.

Сбоку выскочил Заяц и с протяжным всхлипом воткнул ржавое лезвие своего ножа в ляжку Чосера.

Тот завизжал. Высоко, протяжно, словно женщина или зверь – раненая лиса. Нога его подогнулась почти так же, как у меня, но Чосер упал не на бок, а на спину, широко взмахнув тростью, метя ею в голову Зайца. Вот только он не учел, что это ребенок не слишком высокого роста. Трость пронеслась над макушкой, зацепив волосы, а Чосер свалился на палубу. Ножик торчал из его ноги.

Вдоль борта к нам бежали вооруженные люди. Из-за мешков донесся голос Джусы, который раздраженно вопрошал, что происходит.

– В воду! – Заяц схватил меня за плечи, помогая встать. – В воду давай!

– Нет, стой, мой револьвер! – начал я, но мальчишка что было сил толкнул меня в пролом, и мы упали вниз.

Ветер разогнал облака, и мы смогли согреться на солнце. На перевернутой кверху днищем старой лодки разложили банкноты из портмоне и одежду для просушки. Я переоделся в сухое белье из непромокаемого несессера, а Заяц расхаживал по берегу голый, только намотал на поясницу свою рубаху, высохшую первой. Тело его, не по-детски жилистое, хранило на себе следы нескольких серьезных потасовок. Я заметил ножевые шрамы на плече, на руке и груди, причем с левой стороны – такой удар вполне мог стать смертельным. Над левым коленом торчал шишковатый нарост, нога казалась немного искривленной. Впервые я сумел разглядеть его запястье, за которое Заяц имел привычку хвататься в минуты волнения, и не заметил ничего особенного, кроме большой темной родинки, похожей на сердце, как его рисуют барышни в своих альбомах.

Нога после удара тростью болела и немного распухла, но кость была цела, иначе я бы просто не доплыл до берега. Я присел на корме, а Заяц ходил вокруг и сопел, изредка кидая на меня тревожные взгляды. Опасался, наверное, как бы я не бросил его на этом берегу, между рощицей и небольшой пристанью, у которой покачивались на мелких волнах рыбацкие посудины.

От реки веяло прохладной свежестью. Небо было необычайно голубым и чистым, лишь одинокое белое облачко висело низко над Дунаем. Я прищурился – нет, не облако это, а пар из трубы. И посудина, над которой торчит труба, плывет к пристани неподалеку от нас.

– Ты пистолем сильно дорожил? – спросил Заяц.

Мои ремни и кобуры тоже лежали на лодке. Я достал револьвер, показал Зайцу и сказал:

– Видишь, что на рукояти?

– Буква это.

– Понятно, что буква, но какая? Ты читать умеешь?

– Умею. Меня мамка выучила. То есть она не мамка мне была, но я умею. А там… – он пригляделся. – «Аш», так читается.

– Правильно. А на втором револьвере была буква «S». Это инициалы.

– Ини… чего?

– Первые буквы имени и фамилии человека.

Послышались голоса, на дороге со стороны рыбацкой деревни, видневшейся далеко за пристанью, показалась дородная женщина. Вокруг нее сновал целый выводок детей, старшие толкали две ручные тележки, в которых сидела пара младших, другие бегали рядом. Смех и крики разнеслись над берегом. Подойдя к пристани, компания стала дожидаться баркаса. Тот оказался неповоротливой, но симпатичной посудиной – приземистой, широкой, с выгнутой кверху кормой и округлым носом. Он смахивал на старый башмак, уверенно плюхающий по мелким волнам. На корме виднелась невысокая рубка и толстенькая короткая труба, над бортом торчал шест со свисающей сетью.

На боку посудины было написано белыми буквами: «Мое дело».

Хрипло прогудев, баркас начал разворачиваться. Детвора забегала по берегу, огласив берег радостными криками. Двое старших детей, девочка и мальчик лет двенадцати, поднялись на далеко уходящий в реку настил и приготовились принять концы.

Когда баркас причалил, на палубе показался человек в парусиновых шароварах, фуфайке и сапогах. Немолодой, коренастый, грузный, с трубкой в зубах. Дети с криками посыпали на палубу, облепили его. С берега женщина окликнула их, они схватили стоящие на палубе корзины, потащили к тележкам.

– Веселые они, – пробормотал Заяц.

Вскоре рыба была перегружена из корзин в тележки, и старшие дети покатили их обратно по дороге, а рыбак, вытащив изо рта трубку, поцеловал жену. Приставив ко лбу ладонь, она поглядела в нашу сторону и кивком показала ему на нас. Он повернулся, некоторое время смотрел, после чего взрослые отправились вслед за детьми.

– С баркасом управляться умеешь? – спросил я.

– Не-е, – протянул Заяц. – И с парусом тоже не могу.

– На весельной лодке мы точно не догоним баржу.

– Анри, ты баркас захватить хочешь? Ну, как пират? Послушай, а скажи все-таки, что за буквы на револьверах? Чьи эти… циалы?

– На рукоятях инициалы моего настоящего отца.

– Настоящего? А ты… а твои… Анри, но ты ж сказал, Лоза с Карибом твоих батю с матушкой убили?

Я устало присел на лодку. Нога болела, на бедре багровел синяк, и сойти ему предстоит не скоро.