Он снова покачал головой и отвернулся.

Вернувшись в скиммер, я позвонила Алексу:

– Мое место все еще не занято?

Элиот Статкинс не обрадовался, когда я сказала ему, что мой очередной полет на корабле «Ригеля» станет последним.

– Почему, Чейз? – Он попытался взять отеческий тон, но не слишком преуспел в этом. – Мы всегда можем найти другого пилота, но вы отказываетесь от прекрасной возможности. Что, если вы немного подумаете? Спешить некуда. Когда прилетите на Аркон, пришлите мне сообщение. Мне лично. Сообщите о своем решении. Пока что я не буду ничего предпринимать.

– Элиот, полеты – это не для меня.

– Почему?

Похоже, мои слова его потрясли. Неужели я не осознаю, как глупо поступаю?

– Сами полеты тут ни при чем. Речь идет о…

– Да?

– О моих будущих отношениях с Алексом.

– С тем торговцем антиквариатом?

– Да.

– Не могу поверить, что вы действительно так считаете. Торговец антиквариатом? Что ж, дело ваше. Но я прошу вас подумать. Знаю, мы платим намного меньше его, но зато будем существовать и через тридцать лет, а он, черт возьми, завтра может свернуть лавочку. У нас вы получаете множество бонусов, не говоря уже о жилье, хорошей пенсии и страховке. Где еще вы сделаете такую интересную карьеру? Большинство пилотов отдали бы все за такую работу, как у вас.

Я поблагодарила его и сказала, что пошлю сообщение с Аркона. Час спустя я поднялась на борт «Гонсалеса» и начала готовиться к отправлению.

С мостика я позвонила Робину.

– Чудесно, – ответил он. – Когда вернешься, отпразднуем.

– Давай.

– Чейз…

– Да?

– Кажется, я тебя люблю.

Нельзя сказать, что полет прошел без происшествий. Еще до прибытия на Аркон мне пришлось разбираться с оргией, разыгравшейся в главном салоне, пассажиром, недовольным едой, – он заявлял, что во всем виновата я, – и ссорой из-за карточного выигрыша, результатом которой стала сломанная челюсть. Ах да, еще мне пришлось принимать роды.

На Арконе один из пилотов-ветеранов сказал мне, что это вполне обычное дело.

– Не беспокойтесь, – заверил он, – вскоре вы сможете решать любые проблемы, даже стоя на голове.

Я послала Элиоту сообщение, подтверждая свой отказ.

В последнюю ночь на корабле я почти не спала. Настала полночь, но я сидела, подремывая, на мостике: возвращаться в каюту не хотелось. Три часа назад мы вошли в прыжок, и на корабле царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным шумом двигателей и вентиляторов. Когда я рассказала о своем решении Джеку, он поздравил меня, но больше никак не отреагировал. Однако чуть погодя я услышала недолгий шум помех, что у искина соответствовало легкому кашлю.

– Чейз?

– Да, Джек?

– Рад, что вы счастливы. Но мне будет вас не хватать.

– Спасибо, Джек. Мне тебя тоже.

– Вы уверены, что правильно поступаете?

– Да, уверена.

– Хорошо. Я так и думал. Удачи вам.

– Спасибо.

– Можно еще кое-что сказать?

– Конечно.

– Узнав вас за эти несколько недель…

– Да?

– Я впервые подумал, не лучше ли быть человеком.

Каждый индивидуум погибает в беспомощных судорогах одинокой агонии.

Уильям Джеймс. Многообразие религиозного опыта[5]

Войдя в загородный дом, я увидела цветы на столе. Алекс дал мне время расположиться, а затем спустился вниз и обнял меня.

– Рад, что ты вернулась, Чейз, – сказал он. – Без тебя тут было совсем по-другому.

– Что ж, спасибо. Похоже, пилотировать транспортные корабли – это не для меня.

По этому случаю мы опорожнили бутылку варикотского вина. Было еще утро, а я не привыкла пить до обеда, и Алексу пришлось меня накормить, чтобы привести в норму.

– Несомненно, – сказал он, – Кавальеро что-то упустил или за чем-то недосмотрел, и это привело к серьезным последствиям для Рэчел. Именно поэтому и случилась ссора, если можно ее так назвать.

– Значит, – ответила я, – во время одного из туров произошло некое событие, настолько значительное, что оно привело к самоубийству капитана двадцать восемь лет спустя. Нам нужно выяснить, что это было. Судя по всему, его зафиксировали лишь телескопы и датчики: ни один из пассажиров, похоже, ничего не заметил.

– Так или иначе, после возвращения она поссорилась с Кавальеро и рассказала об увиденном Таттлу. И вероятно, даже показала, слетав вместе с ним.

– Но если речь идет об инопланетянах, почему Таттл молчал?

– В том-то и вопрос, Чейз. Рэчел на него уже не ответит, и Таттл тоже. Не знаю. Нам известно только то, что рассказывала Рэчел: якобы они столь опасны, что Рэчел и Таттл предпочли сохранить в тайне их существование и местонахождение. Но если это правда, значит она наткнулась на них не во время тура, а во время полета с Таттлом. Иначе пассажиры узнали бы о случившемся.

– Нужно выяснить, куда она летала в последний раз. Как назывался ее корабль?

– «Серебряная комета».

– Но сведений не сохранилось.

Позвонила Одри и сообщила, что довольна моим решением.

– После твоего ухода он стал другим, – сказала она. – Кажется, я начинаю ревновать.

– Думаю, – сказал Алекс, – пришла пора устроить конкурс от имени «Рэйнбоу». Придется вручить несколько призов.

– Зачем? – спросила я.

– Чтобы создать себе рекламу.

– А если серьезно?

– В том последнем туре пассажиры наверняка снимали видеоролики.

– Может быть. Не знаю.

– Туристы всегда снимают, чаще всего – из иллюминаторов. Где-то у кого-то сохранилась видеозапись последнего полета. Нужно ее найти.

– Думаешь, на ней есть инопланетяне?

Алекс рассмеялся:

– Нам понадобится помощь Шары. Что бы там ни случилось, можно с уверенностью предположить: к тому объекту туров больше не отправляли. Значит, нужно искать самый поздний по времени тур к каждому объекту, надеясь, что он был последним. Наверняка должны найтись фотографии неба. Отдадим их Шаре. Пусть выяснит, где они сделаны.

– Ладно, – кивнула я. – Может, и получится.

Два дня спустя «Рэйнбоу» объявила конкурс «Космический турист». В объявлении говорилось, что мы собираем самые интересные фото– и видеоизображения, сделанные непрофессионалами с борта туристических кораблей, – кольца планет, кометы, солнечные вспышки, светящиеся облака, инопланетные пейзажи и прочее, взывающее к нашему чувству внеземной красоты.