«Да, из этого самого рода, и рада вас пригласить на заупокойную литургию по нашему предку — каждый год ее служим в условный день его кончины. Хотели бы в Успенском соборе, но опять разрешения не получили, так что придется в Скорбященском храме на Большой Ордынке». Семейная традиция, пережившая три века и — главное чудо — устоявшая в советское время?

И круглый стол на Московском радио. Вопрос ведущей Таисии Александровны Поповой: не знаю ли случайно историю дома № 15 по Трубниковскому переулку? Как и большинство домов в центре, он намечен к уничтожению. Может быть, что-то даст основание его спасти?

Алевизов ров и Никольские ворота.

Спасти… Какими словами говорить о культурной среде Москвы, о духе города, неповторимом и единственном укладе его жизни, который сегодня мы стираем с лица земли с еще большей яростью, чем в сталинские или хрущевские времена? Дом не был памятником архитектуры, внесенным в охранный список, — да и имеет ли этот список хоть малейшее значение в наши дни? — он был просто очень старым домом в родовом гнезде Савеловых. Последний его владелец, Леонид Михайлович Савелов — крупнейший специалист по русской генеалогии, один из основоположников этой науки. Действительный статский советник, камергер Двора его Императорского Величества, он заведовал Московским отделением Архива Двора, возглавляя Археографическую комиссию при Императорском Московском археологическом обществе и впервые созданное Историко-родословное общество, хлопотал о создании Музея 1812 года и был председателем Общества потомков участников Отечественной войны. В доме, который собирались снести, начинали скапливаться материалы этого так и не состоявшегося собрания. Вот только истории собственного рода Леонид Михайлович за множеством своих занятий так и не сумел уделить должного внимания, хотя родством с патриархом не мог не гордиться.

Наконец, еще одна встреча с тем же именем. Тихие воды речки со странным названием Мжут недалеко от места ее впадения в Протву. Соседство с Ельней — меньше шести километров и с Можайском — всего-то былых пятнадцать верст. Скромная древняя церковка, повторяющая обычный для XVII века тип посадских храмов. Кирпичная, бесстолпная внутри, в форме четверика с единственной главой. Все выглядело бы здесь обыкновенным, если бы не внутри, в толще западной стены, нарядная ложа… для патриарха. И патриаршая палатка над приделом. Память о патриархе Иоакиме Савелове, который построил Преображенский храм в 1685–1687 годах незадолго до своей смерти в вотчине родного своего брата думного дворянина Тимофея Савелова. Именно ему и принадлежало приможайское село Сивково. О собственных богатствах Иоаким не думал, зато многолюдной родни не забывал никогда.

…Понял сразу: это конец. Хоть отчаянно делал все, что подсказала последняя надежда. Летописцы скажут: заскорбел главною болезнию. Может, и так. Только голова не отказала. Сознание не мутилось. Болезней за всю жизнь не знал. Лекарей не допускал. Обходился травами. Семьдесят лет — велик ли век для монаха!

Пятого марта слег. Спустя десять дней соборовался и посвятился елеем. Полегчало. Не могло не полегчать. Как у всех. Шестнадцатого распорядился «за спасение души своей и ради облегчения от болезни» подать милостыню. Во все московские монастыри женские и девичьи. Игуменьям и старицам.

И по всем богадельням московским — мужским и женским. Каждому нищему по шести денег. Вроде и немного, а 58 рублей 10 денег набежало. Казначей Паисий успел ответ дать. Святейший всегда знал деньгам счет. Пустых трат не терпел. На школы — другое дело.

Только главным оставалось завещание. Родных много, обидеть никого не хотел. Братьев одних трое. Племянников с десяток. Сестра… О другом думал. Ненависти своей не изменил: чтоб духу не было на русской земле ни раскола, ни чужих вероучений, особенно, не дай бог, католических — «папежников». Государям завещал. Петру и Иоанну Алексеевичу. Больше полугода прошло, как не стало у власти мудрейшей из мудрых царевны Софьи. С ней все иначе было. Теперь убеждал. Наказывал. Грозил. Властью своей и бедами.

На ненависть эту всю жизнь положил. С толком ли? Не мальчикам-царям решать. Вокруг них вон какая толпа правителей. Милославские потеснились. Нарышкиных видимо-невидимо набежало. Властные. Еще полунищие. Непокорливые.

Того же 16 марта приказал прикупить каменный гроб. Велел отныне называть ковчегом. Так потом и пошло. Если в Мячкове на каменоломнях у каменщиков нету, у московских каменных дел подмастерий спросить. От кончины до погребения один день положен — успеть ли?

Успели. Хоть 17-го святейшего не стало. В своей келье отошел. На Патриаршем дворе. В тот же час доставили в келью дубовый гроб. Казначей Паисий записал: за два рубля. Все по чину и обычаю. Снаружи черное сукно с зелеными ремешками. Внутри — бумага, бумажный тюфяк и бумажная подушечка.

19 марта под перезвон всех кремлевских и городских церковных колоколов хоронила святейшего Москва. Шествие двигалось в Успенский собор. Главный в государстве. Где короновали на царство царей, а погребали только церковных иерархов. Цари земные — цари духовные. В пышности и торжественности церемоний одни не уступали другим.

Достойной святейшего должна была быть и могила. Ее копали в самом соборе. Выкладывали кирпичом на извести. Посредине выводили кладку. Кладка постаментом каменного гроба-ковчега с покрытою резьбою крышкой. На крышке прискорбные слова в расписанной и позолоченной кайме. Другая надпись на особой каменной доске, которую приставляли к гробнице, — «летопись» жизни и деяний покойного.

Летопись кира — Иоакима, в миру Ивана Большого Петровича Савелова, можайского дворянина.

…Слов нет, мирская тщета, а все равно родом своим гордился. То ли впрямь шел он от выходца из «Свизской» земли легендарного Андроса, то ли начинался от всем известного посадника Великого Новгорода Кузьмы Савелова. Богатого землями, селами, рухлядью. Войны не искавшего, но и сражений не чуждавшегося — было бы за что постоять. За то же выкликнули посадником и сына его, Ивана Кузьмича, в 1477 году, а спустя несколько месяцев взял над Новгородом верх Московский князь. Вместе со знаменитой своим упорством и крутым нравом Марфой Борецкой вывезли Кузьмича в Первопрестольную. Лишили отписанных на Московского князя — конфискованных — земельных владений. При Иване Грозном постигла та же судьба и младших Савеловых, силой переселенных в Ростов Великий и Можайск. Главным казалось великим князьям оторвать крепкий род от древних корней.

Не каждый бы такую обиду простил, не каждый душой смирился. Савеловы разобрались: одно дело — государь, другое — родная земля. У государей ласки не искали, за землю сражались честно. Не зря в царском указе о награждении брата патриарха — Тимофея Петровича Савелова будет сказано: «…За его которые службы ратоборства и храбрость мужественное ополчение и крови и смерти и предки и отец его и сродники, и он показали в прошедшую воду в Коруне Польской и Княжестве Литовском, похваляя милостиво тое их службу и промыслы и храбрость, в род и потомство поместья в вотчину в Можайском уезде… жребей пустоши Захарковской… А буде у его в роду не останется и та вотчина останется и не заложена, и в приданые не отдана и та вотчина взять и приписать в нашим великого государя волостям…» Заметим, речь шла о том самом Захарове, близ Больших Вязем, в котором прошло пушкинское детство.