Состав обитателей особняка беспрестанно менялся, но меньше шести человек там никогда не бывало. На побегушках у них был некто Сэм, периодически наведывался старина Барнс, да еще несколько Карлов вечно торчали на кухне, глушили травяной чай и раздували накачанные шеи. А еще там были специалисты.

Первый назвался Смитом. Это было настолько неправдоподобно, что я без раздумий ему поверил. Толстенький коротышка в очках и тесной жилетке, он долго ностальгировал о шестидесятых и семидесятых – с его точки зрения, золотом веке терроризма. Для него те времена, похоже, состояли исключительно из мотаний за Баадерами, Майнхофами и «Красными бригадами» по всему земному шару. Словно фанатка-малолетка, таскающаяся за семейкой Джексон во время их мирового турне. Постеры, значки, фотки с автографами и прочая лабуда.

Революционеры-марксисты сильно разочаровали Смита: в начале восьмидесятых большинство из них завязали с террором, набрали ссуд под закладные и застраховали свои жизни. Разве что итальянские «Красные бригады» – те хоть иногда собирались, чтобы тряхнуть стариной. Всякий там «Светлый путь» и ему подобные из Центральной и Южной Америки его вообще не интересовали. Для него они значили не больше, чем классический джаз для фанатов Стиви Уандера, а потому не заслуживали того, чтобы вообще о них упоминать. Я, конечно, вставил пару-тройку эффектных, на мой взгляд, аргументов по поводу ИРА, но Смит лишь состроил морду Чеширского кота и быстренько сменил тему.

Еще там был Голдман – долговязый, тощий и явно получавший удовольствие от того, что не получает от своей работы никакого удовольствия. Судя по всему, Голдман был завернут на этикете. У него на все имелось два ответа – как надо и как не надо что-то делать, – начиная с того, как вешать трубку телефона, и кончая тем, как слюнявить почтовую марку. Никаких отклонений не допускалось. Один день, проведенный в его обществе, – и я чувствовал себя Элизой Дулитл.

Голдман велел мне откликаться на имя Даррелл. Я спросил, нельзя ли мне самому придумать себе псевдоним, но он ответил, что нельзя, поскольку Даррелл уже внесен во все анналы операции «Сухостой». Тогда я спросил, не слышал ли он о «Тип-пексе», но тот ответил, что это глупейшее имя и что мне лучше просто привыкнуть к тому, что теперь я Даррелл.

Трэвис ведал боевыми искусствами, и когда ему намекнули, что у него всего час, он лишь глубоко вздохнул, велел беречь глаза и яйца и тут же свалил.

В последний день перед отлетом явились плановики – двое мужчин и две женщины, одетые как банкиры и с огромными портфелями в руках. Я попытался пофлиртовать с дамами, но те шарахались от меня как от прокаженного. Кстати, тот из мужчин, что пониже, по-моему, был совсем не против.

Луис – тот, что повыше, – оказался самым нормальным из всех, он же в основном и говорил. Похоже, Луис неплохо знал свое дело. При этом он ни разу не проговорился, что же это за дело. Что лишний раз доказывало, как хорошо он его знал. Он называл меня Том.

Очевидным для меня было одно и только одно. «Сухостой» – отнюдь не импровизация, а эти люди – не любители, которые накануне полистали детскую книжечку про международный терроризм. До того, как меня втащили на подножку, этот поезд находился в пути уже не один месяц.

– Скажите, Том, название «Кинтекс» вам о чем-нибудь говорит?

Луис закинул ногу на ногу и наклонился ко мне на манер Дэвида Фроста.[12]

– Абсолютно ни о чем, Луис. Я – девственно чистый кусок холста.

Я закурил очередную сигарету – просто чтобы лишний раз их позлить.

– Вот и славно. Первое, что вам следует усвоить, – хотя мне кажется, вы это уже и так знаете, – идеалистов в мире больше не осталось.

– Кроме нас с вами, Луис.

Одна из женщин нетерпеливо взглянула на часы.

– Согласен, Том. Кроме нас с вами. Все эти так называемые борцы за свободу, освободители, архитекторы новой зари – вся эта публика сгинула вместе с брюками клеш. Нынешние террористы – сплошь бизнесмены. (Недовольное женское покашливание из глубины комнаты.) И бизнес-леди. А террор – весьма перспективная карьера для современного молодого человека. Нет, я абсолютно серьезно. Заманчивые возможности, поездки по всему свету, представительские расходы, досрочный выход на пенсию. Будь у меня сын, я бы сказал ему: или юриспруденция, сынок, или терроризм. И давайте не будем кривить душой: возможно, от террористов вреда даже меньше.

Судя по всему, это была шутка.

– Вам, наверное, интересно, откуда берутся деньги? – Он вопросительно вздернул брови, а я закивал, точно дебильный ведущий из детской телепередачи. – Что ж, есть, скажем, плохие ребята, такие, как сирийцы, ливийцы или кубинцы, которые до сих пор считают террор чем-то вроде отрасли государственной промышленности. Они по-прежнему выписывают шестизначные чеки и, если в результате какое-нибудь из американских посольств получает в окно кирпичом, радуются как дети. Однако в последние десять лет все эти ребята отошли на второй план. Сегодня главное – прибыль, а когда дело касается прибыли, все дороги ведут в Болгарию.

Он откинулся на спинку стула, что послужило сигналом для одной из женщин. Настал ее выход, и она, не мешкая, принялась читать по бумажке, прицепленной к планшету, – хотя наверняка знала роль назубок и планшет был своего рода моральным подспорьем.

– «Кинтекс» – якобы государственное торговое агентство, базирующееся в Софии, со штатом в пятьсот двадцать девять человек. Официально агентство занимается экспортно-импортными операциями. На самом же деле «Кинтекс» тайно контролирует более восьмидесяти процентов наркотрафика из стран Ближнего Востока в Западную Европу и Северную Америку. Часто сделки происходят в обмен на легальные и нелегальные партии оружия, далее перепродаваемые ближневосточным террористам. Точно так же перепродается и героин – избранным кругам, занимающимся трафиком в Центральной и Восточной Европе. Персонал, задействованный в операциях, в основном состоит не из болгар, но в его распоряжении имеются все необходимые складские и жилые помещения на черноморском побережье – в Варне и Бургасе. «Кинтекс», уже под вывеской «Глобус», также участвует в отмывании прибыли от продажи наркотиков по всей Европе, обменивая наличные на золото и драгоценные камни и перераспределяя финансы своим клиентам через сеть предприятий в Турции и Восточной Европе.

Она посмотрела на Луиса, словно спрашивая, надо ли продолжать, но Луис, взглянув на меня, заметил, что мои глаза уже подернулись поволокой, и едва заметно покачал головой:

– Милые ребятки, не правда ли? Как и те, что вложили пистолет в руки Мехмета Али Агджи. (Мне, кстати, и это имя мало о чем говорило.) Того, что стрелял в папу Иоанна Павла Второго в восемьдесят первом. Об этом, вообще-то, писали в газетах.

Я изобразил что-то вроде «ну да, как же, помню» и затряс головой, демонстрируя, сколь глубоко я впечатлен.