– Ничего я не делал, они сами вдруг выскочили.

– Сами выскочили? Том, ты что, издеваешься над нами? Ты залез в улей? Зачем тебе это понадобилось?

– Никуда я не лез.

– У тебя рубашка была расстегнута!

– Ну хватит. Оставьте его в покое, – вмешался Берн. В его голосе был металл, как в ту ночь, когда он, по сути еще ребенок, без всякого страха говорил с моим отцом на пороге нашего дома. И на сей раз Данко его послушался.

Нам предстояло еще собрать оливки, центнеры оливок. Теперь вид цветущего миндаля не приводил меня в изумление. Я ощущала только усталость. Почти каждый день шел дождь, сетки для сбора оливок, сапоги, даже мои волосы были заляпаны грязью. В доме воняло тухлыми яйцами, и никто не мог понять почему. Сидение в четырех стенах изводило и озлобляло нас; к тому же мы устали, очень устали.

Берн отпустил бороду.

– Берешь пример с Данко? – робко спросила я.

– Нет. Чтобы сохранять до вечера запах, который бывает у тебя по утрам, – ответил он, но я не поняла, всерьез он это говорит или смеется надо мной.

Потом медово-уксусные ловушки Данко перестали действовать. Возможно, насекомые как-то сумели передать по воздуху весть о них. Когда мы приступили к сбору урожая в нашем саду, оказалось, что все оливки в отметинах от вредителей. После бурной ссоры мы решили купить диметоат, но было уже слишком поздно. Урожай был мизерный, масло получилось отвратительное.

Но если нашествие насекомых еще можно было считать природным бедствием, о работе солнечных батарей этого сказать никак было нельзя. Однажды утром мы проснулись без электричества. Данко пошел проверить батарею, и оказалось, что металлические ленты в панелях замазаны клеем и землей. Мы терялись в догадках: кто мог устроить эту диверсию? Нас окружали враги, которых мы не знали в лицо. Те, с кем мы конкурировали на рынке наемного труда и при сбыте нашей продукции.

Старый генератор совсем вышел из строя, да мы и не очень-то пытались снова запустить его. Впервые за все время перед нами возникли непреодолимые трудности. Неделю мы продержались без электричества; но если когда-то это казалось нам забавным приключением, даже подвигом, то сейчас никому не хотелось стирать одежду вручную, разве что свою собственную.

Однажды вечером у Коринны случился нервный срыв. Томмазо понадобился чуть ли не час, чтобы успокоить ее, а она все время повторяла:

– Ты сознаешь свою ответственность за то, что я должна в таком холоде разгуливать с мокрыми волосами? Именно сейчас?

Мы не обратили внимания на эту сцену. Все давно знали, что Коринна не любит ходить с мокрыми волосами, и привыкли к ее жалобам. Берн направился к двери и сделал мне знак, чтобы я пошла за ним. Когда мы поднялись в нашу комнату, он сказал:

– Надо обратиться за помощью к Козимо. Пойди к нему и спроси, можем ли мы подключиться к его кабелю, пока наша батарея не работает.

– Он ни за что не согласится. Помнишь, как мы обошлись с ним в тот раз?

– Он не сможет отказать тебе в одолжении. Ведь он был так привязан к твоей бабушке.

– Нет, Берн, – умоляла я. – Не заставляй меня идти к нему. Прошу тебя.

– С тобой пойдет Томмазо, – сказал он и погладил мне шею небрежным жестом, словно гладил животное. – А Данко лучше в это не вмешиваться.

Но я решила пойти одна. Где-то поблизости жгли костер, пахло дымом. Дойдя до калитки, я вспомнила, что домофон не работает: его отключили вскоре после смерти бабушки. Я крикнула: «Козимо! Роза!» Сторожка была далеко, но оттуда меня должны были услышать. В такие тихие ночи было слышно даже, как жабы прыгают на лугу. Никто не отозвался.

Ограда была слишком высокой: не стоило даже пытаться через нее перелезть. Я могла бы уйти и вернуться завтра, но тогда было бы сложнее скрыть эту затею от остальных.

Я повернула назад, на территорию фермы и, двигаясь вдоль ограды, нашла место, откуда двенадцать лет назад мальчики проникли в наши владения. Вставила ноги в ячейки ограды, которая заколыхалась под моей тяжестью, и, посветив себе карманным фонариком, спрыгнула на другую сторону.

Я постучала в дверь сторожки. Открыла мне Роза. Она стояла, обмотав себя полами халата, и вглядывалась в темноту за моей спиной. Козимо сидел перед телевизором. Увидев меня, он быстро пригладил волосы, взъерошенные от того, что голова его соприкасалась со спинкой кресла.

Я объяснила, что у нас сломалась солнечная батарея, но не сказала, что панели кто-то нарочно испортил. Можно ли временно подключиться к его электропитанию? Ненадолго, пока мы что-нибудь не придумаем.

– Здесь все принадлежит тебе, – серьезным тоном сказал он. – Но понадобятся несколько сотен метров кабеля.

– У нас есть кабели для солнечных батарей, их должно хватить. В крайнем случае присоединим к ним другие.

Он поднял на меня глаза и посмотрел с доброжелательностью, которой я от него не ожидала.

– А ты многому научилась, – сказал он. – В подвале должны быть несколько метров кабеля.

– Спасибо. Расход электричества мы тебе оплатим.

Я уже собралась уйти, когда Козимо взял меня за руку.

– Пора решать, как ты распорядишься виллой, Тереза. Мы с Розой, как и раньше, поддерживаем здесь порядок, но если в доме никто не будет жить, он начнет разрушаться. Да и для нас так дольше продолжаться не может.

– Хорошо, – ответила я, но только потому, что хотела побыстрее вернуться к остальным.

Тем временем Роза приготовила корзинку с домашними консервами.

– Я делаю их по-своему, – резко произнесла она. – Надеюсь, вам понравится.

Козимо проводил меня до калитки.

– Эти молодые люди, особенно тот, рыжий…

– Его зовут Данко.

– Это, конечно, не мое дело, но ведь ты, Тереза, девушка из хорошей семьи. А они другие. У них нет таких глубоких корней, как у тебя. Рано или поздно порыв ветра выдернет их из земли и унесет.

– Завтра утром мы принесем кабель, – сказала я. – Мы сделаем все сами. Можешь не беспокоиться.

Козимо кивнул. В полутьме он казался более старым, чем был на самом деле.

– Спокойной ночи, Тереза.

Он захлопнул калитку, и этот звук сопровождал мои первые шаги на пути домой.

Когда я призналась остальным, что вилла теперь принадлежит мне, это, вопреки моим ожиданиям, вызвало не приступ ярости, а какое-то странное недоверие. Секунду все молчали, потом Данко сказал:

– Дом стоит больше ста тысяч евро, гораздо больше.

– Но Козимо не может дать больше. Думаю, это все, что у него есть.

– Это его проблемы.

– В смысле?

Но Джулиана не дала ему