Действительно ли Эллисон ждала, что Питер позвонит ей? В конце концов, ее клиентом был Стив, а не Питер. И непомерные похвалы Белмиду расточал Стив, но было бы очень приятно, если бы и Питер как-то проявил себя… если только ему понравился его новый дом, если он вообще его заметил.

Мнение Клер о Питере – высокомерный, надменный, трудно угодить, – как видно, оказалось абсолютно верным. А ощущения Эллисон – печальный, одинокий, приятный Питер, – очевидно, были ошибочными.

Но до этого момента Эллисон не хотелось пересматривать свое первое впечатление. Она прочла пьесы Питера, читала и плакала над ними, и долгими часами размышляла об этом несчастном человеке, который написал такие красивые, несчастные слова. Но теперь…

– Эллисон?

Буря исчезла из его глаз, оставив только нерешительность.

– Привет, Питер.

– Я вас не узнал. Извините.

– Мои волосы. – Эллисон провела рукой по мягким кудрям. «Мои волосы и то, о чем вы думали, когда я подъехала».

– Да. – Питер улыбнулся. – У меня такое впечатление, что я живу в картине французских импрессионистов.

– Мне кажется, я перестаралась.

– Нет, вовсе нет. Белмид очарователен… великолепен. – Питер тихо добавил: – Мне следовало раньше сказать вам об этом.

– Не важно.

– Нет, важно. – Питер был покорен Белмидом, но подумал: «Мне незачем жить в этом милом доме!» Теперь, глядя в задумчивые зеленые глаза, видя разрумянившиеся щеки, Питер понял, что ему следовало сказать ей, как прекрасен этот дом. Возможно, он не заслуживает жизни в таком доме, но Эллисон Фитцджеральд заслуживает того, чтобы услышать похвалу своей работе. – Это действительно важно, и я прошу прощения. Так что с запозданием, но спасибо вам.

– Да не за что.

– Оладье очень понравились ее подушки. Она не привыкла к такой элегантности.

Оладья? У Питера Дэлтона, писавшего такие драматичные пьесы, спаниель по кличке Оладья? Какая прелесть!

– Что ж, – покраснела Эллисон, – я рада, что Оладье они понравились.

Последовавшее молчание заполнилось тихим ржанием лошадей и неуверенными улыбками.

– Мне правда пора ехать, – сказал наконец Питер. – Нам со Стивом нужно подобрать еще несколько мест для съемок.

– Было приятно снова увидеться с вами, Питер.

– Было приятно снова увидеть вас, Эллисон.

– Его, должно быть, отправили не туда в О’Хэйре, – объяснил Уинтер и Марку служащий в отделе пропавшего багажа в аэропорту Логана. За первые два часа своей смены он повторил это уже пятидесяти пассажирам. – Если вы заполните этот бланк, мы доставим чемодан по вашему адресу в Бостоне, как только он прибудет.

– И когда же?

– Вероятно, уже завтра утром.

Уинтер весело пожала плечами, взяла бланк и пошла к стойке, чтобы его заполнить. Не имеет значения. Ничто не имеет значения. Она с Марком, и желание в его синих глазах сказало ей, как сильно он по ней скучал.

– Ты дашь мне какую-нибудь свою рубашку? Мое шелковое неглиже – вот подожди, ты его еще увидишь! – в Чикаго.

– Ты мне очень нравишься без одежды, – прошептал Марк, обнимая и целуя ее.

– Мне тоже нравится эта мысль…

Уинтер ничего не было нужно, кроме Марка, за исключением…

Уинтер и Марк договорились не делать рождественских подарков. Уинтер знала, что в Бостоне Марк будет слишком занят, чтобы ходить по магазинам, а до его отъезда ей тоже не хотелось тратить на это драгоценное время.

Поэтому подарка не было, только сюрприз, способный устранить тревогу, которая нет-нет да и мелькала в глазах Марка, хотя с того солнечного утра в долине Сан-Хоакин он никогда об этом не вспоминал. «Я вынула спираль, Марк. И теперь я… мы… будем пользоваться диафрагмой».

Но диафрагма лежала в чемодане в Чикаго. Уинтер небрежно, счастливо, бездумно бросила ее туда вместе с романтичным шелковым неглиже.

Свернувшись в клубочек в объятиях Марка, пока такси везло их на его квартиру, Уинтер думала: «Это Марк. Он мне нужен. Я сделаю это только один раз, в ночь любви, которую не пропущу ни за что на свете».

В отделении интенсивной терапии Массачусетской центральной больницы Марк дежурил каждую вторую ночь. Первые две недели декабря были спокойными, койки в отделении в буквальном смысле слова пустовали, словно на все болезни на время праздника взмахом волшебной палочки был наложен запрет.

На следующий день после приезда Уинтер в больнице началось светопреставление. Койки стремительно заполнялись тяжелыми больными. В свободные вечера, когда Марк мог уйти из больницы, он возвращался в свою однокомнатную квартиру не раньше полуночи, измотанный, с чувством вины.

– Разве плохо, что ты занят? – спрашивала Уинтер. – Ведь все увидят, какой ты потрясающий специалист.

– Да, но как же ты?

– А что я? Бостон – очаровательный, чудесный исторический город. Мне очень нравится снег, и я брожу по городу совершенно счастливая, повторяю роль, глазею на твою больницу с того берега Чарльза и представляю, как там, внутри, ты спасаешь людям жизнь.

Находиться в такой близости от Марка, дотрагиваться до него шесть часов из сорока восьми, смотреть в его милые голубые глаза – это гораздо лучше, чем быть на другой стороне континента.

Для Марка это тоже было и лучше… и хуже. Лучше, восхитительно – знать, что скоро он обнимет ее. И хуже, потому что он все время винил себя за то, что проводит с ней так мало времени.

«Прости меня!» – эти два слова Уинтер слышала чаще всего. Марк здоровался этими словами, когда звонил, чтобы сказать, что задерживается еще на час или два; и эти же слова он произносил, когда приезжал домой спустя четыре или пять часов; и когда он проваливался в необходимый ему сон, не успев заняться с Уинтер любовью, потому что слишком устал, а через шесть часов надо вставать и все начнется сначала.

Эти слова эхом повторялись в голове Уинтер, когда она гуляла по старому романтическому городу. Уинтер хотелось с нежностью и любовью напомнить Марку: «Любви не нужно извиняться…»

Но Марк так и не сказал: «Я тебя люблю», и Уинтер тоже ничего ему не сказала.

– В сочельник я смогу уйти из больницы в двенадцать дня… если ничего не случится утром. Так что вечером можно будет где-нибудь поужинать.

– Ужин при свечах отлично получится и здесь. – Уинтер застенчиво улыбнулась.

– Копченые устрицы?

– Кое-что получше. Увидишь.

Уинтер уже наведалась в лучшие бостонские рестораны, изучила меню и договорилась с шеф-поваром «Колониал инн», что тот приготовит блюда, которые она смогла бы в любой момент разогреть в маленькой духовке в квартире Марка.