В те редкие часы, когда ливень стихал, город накрывал туман, обычный скорее для октябрьских дней. Тонущая в тумане узкая Борго казалась оторванной от современного мира, даже редкие горящие вывески старательно стирал туман.

Я пришла за полчаса до встречи, чтобы не опоздать, не потеряться в тумане и найти нужный дворец, я обошла весь квартал, подгоняя стрелки часов, и, наконец, открыла двери старого палаццо и вошла в огромный холодный холл с расписанным потолком и фресками на стенах, резными деревянными капителями.

«In medio virtus» — добродетель посередине — гласила надпись под гербом с двумя львами — темным и светлым. Есть некая середина между противоположными страстями, та самая, которую проще назовут потом «золотой серединой».

Кажется, что туман забросил куда-то в другое измерение, как будто все осталось таким же, как было шестьсот лет назад, ни одного намека на современность. Но нет — морок разрушил скрип современной двери в конце холла, и вышел сторож — охранник? портье? — в современной одежде и вопросительно уставился на меня. Я представилась.

— Я сообщил, — скрывшийся в своей комнате охранник вернулся через минуту. — Сейчас к вам выйдут.

Я продолжала разглядывать фрески, ежась от сырости огромного холла, в ожидании какого-нибудь секретаря или ассистента, когда на широкой лестнице показался тот, к кому я должна была обращаться «Altezza».

— Привет, — сказало Высочество. — Наконец-то встретились. Сразу пойдем наверх или сначала выставку в нашей галерее смотреть будешь?

Мы вышли из палаццо, чтобы пересечь узенькую Борго, раскрыть витые ворота и нырнуть в мокрый от недавнего дождя сад, пробежать под фонарями и оказаться в галерее, где по стенам развешаны картины современных художников.

Мы ходили по залам, я смотрела и кивала, пока мы не оказались у полотна китайской художницы: огромная картина была составлена из лепестков, застывших и раскрывшихся, выпуклых над холстом, словно кремовые розочки на торте.

— А можно потрогать?

Лицо Высочества окаменело, словно я предложила добавить льда в бокал с драгоценной Сассикайей, безумно дорогим тосканским вином.

— Э-э… как это потрогать… картину? — удивился он.

— Ну да, смотрите, как интересно! Эти лепестки, они мягкие?

— Мне эта мысль в голову не приходила. — Принц огляделся: — Смотрителей не видно? Не хотелось бы выглядеть по-дурацки! — И мы осторожно потрогали пухлые лепестки.

После чего перешли к следующей, а потом вышли в сад, где чуть не упали одновременно на мокрых скользких ступенях. Отряхиваясь от дождя и капель с мокрых листьев, мы вернулись в палаццо напротив, бродили по залам, рассматривая потолки, фрески и камины, статуи и старый фонтан во дворике. Потом поднялись в библиотеку, где долго говорили обо всем — о дворце, о Флоренции, о семье. Куда-то пропало «альтецца», и мы заговорили на «ты», и это стало началом прекрасной дружбы на долгие годы.

— Почему ты, рожденный в Милане, вернулся во Флоренцию?

— Это страсть. А потом — это обязанность. Я — Медичи.

* * *

Туман исчез, на город опустилась ноябрьская ночь, свет из окон отражался на мокрых булыжниках Борго, а дождь вдруг посыпался с неба мелкими каплями, словно рассеянный душ. Принц по всем правилам этикета склонился над моей рукой. И все положенное было уже сказано, и пора было расходиться в разные стороны древней улочки.

— Погоди, — вдруг сказал принц. — Я совсем забыл показать тебе одну вещь, тебе должно понравиться!

Мы вернулись в палаццо, и он вывалил на стол кучу бумаг:

— Где же она… ах, вот! — Он достал небольшую карту Флоренции, где разными цветами были раскрашены старинные кварталы города, с пометками и символами.

— Во Флоренцию приезжают из-за произведений искусства, а сам город остается как бы за кадром. А ведь можно рассматривать сам город как музей под открытым небом, смотри. — Принц склонился над картой.

— Во Флоренции с давних времен существовали свои квартьери. Назывались они гонфалони. У каждого гонфалони свой символ: вот здесь единорог, здесь дракон, а вот здесь золотой лев. Мы несколько лет рисовали эту карту, восстанавливали границы старых районов. Однажды откроются двери частных дворцов и галерей, маленьких мастерских — боттег флорентийских мастеров, еще оставшихся в городе, чтобы можно было увидеть не только памятники архитектуры и шедевры искусства, но узнать и понять душу этого города. Возьми эту карту! — Он размашисто поставил дату в нижнем углу и подписался. — Я хочу, чтобы эта, первая карта, была у тебя. Сохрани ее.

Это было не просто началом дружбы. Это было началом знакомства с совсем другой Флоренцией, скрытой от случайных глаз, спрятанной за строгими серыми и коричневыми фасадами ее дворцов, хранящих тайны, словно запертая на замок шкатулка с драгоценностями. С душой города, почти потерянной среди современного мира.

* * *

Не так давно меня спросили:

— Ты не хочешь написать книгу о Медичи? А то все, что попадалось до сих пор, либо скучно и слишком научно, либо сплошные выдумки, почему бы тебе не написать о них?

Я никогда об этом не думала. Но не прошло и часа с момента того разговора, состоявшегося в прямом эфире инстаграма, как меня захлестнула волна воспоминаний и мыслей, и больше ни о чем я даже думать не могла.

Я вспоминала свое увлечение Кватроченто и Возрождением, историями о Козимо де Медичи и Лоренцо Великолепном…

Ночные коридоры палаццо Синьории, где кроме меня и моего спутника — никого, и словно оживают старые тени…

Апельсины в саду палаццо Медичи-Риккарди, пустом и холодном посреди сумрачного зимнего дня, когда никто не мешает разглядывать лица на фреске в капелле Магов, и ты узнаешь их, и они становятся ближе, и кажется, что ты давно знаешь все те истории, которые они тебе безмолвно рассказывают…

Этой весной мне пришло маленькое видео, снятое на Понте Веккьо. Старый мост пуст в отсутствие туристов и прохожих, закрыты ставни ювелирных лавок, лишь ветер колышет флюгеры и кричат чайки, и вместо привычных звуков современного мира слышен шум Арно.

«Красивая наша Флоренция, правда?» — написал принц де Медичи.

Самая интересная и, пожалуй, самая великая семья в мировой истории.

И я рискнула, а что получилось — не мне судить.

Более тесный сплав разных ветвей династии Медичи, как в принцах ди Оттаяно, сложно придумать!

Флорентийский аристократ Оттавиано ди Оттаяно де Медичи, дальний кузен Лоренцо Великолепного, во втором браке женился на Франческе Сальвиати, внучке Лоренцо.

Их общий сын, Алессандро де Медичи ди Оттаяно, стал в 1605 году римским папой Львом XI.

Сам Оттавиано всегда был предан семье и занимал различные должности в Синьории, став однажды даже гонфалонером юстиции. О его высокомерии писал Бенвенуто Челлини, который не упомянул бы о незначительном персонаже во флорентийской истории.