– Да я не про деньги. Ты мне скажи: что тут есть? – возмущенно тыкал он пальцем в тарелку. – Это ж не еда, а натюрморт!

– А я как раз натюрмортами и питаюсь. Посмотри, – попытался извлечь из друга эстетические чувства Уар, – разве не шедевр? И во рту тает…

– Да мне – фиолетово! И когда тает – не люблю. Я люблю, чтоб полный рот был.

– Как ты сказал? – насторожился Уар. – Фиолетово? Фиолетово! Умница! Вот он – наш корпоративный цвет!

И он засмеялся счастливо: цвет выходил концептуальным.

– Как странно, что это не пришло мне в голову самому! Фиолетовое… с золотым обрезом! Ведь шедевры великих мастеров!.. – вспомнил он покрывало Богородицы с иконы Феофана. – Только, боюсь, мне фиолетовый теперь будет пахнуть шаурмой…

– Впечатлительный ты, – искренне пожалел друга Бобрище, – тонкий… Все тебе пахнет. Ну назови его лиловым. И чуть подправь. Просто меньше крови.

В голову Уара лезло неполиткорректное «…лиловый негр ей подает манто» и белая дорожка.

– Не скажи. Для нас «фиолетово» – это концептуально. И крови там – много! Все брендбуки пишутся клерковой кровью.

Покончив с бренным, царевич вспомнил о душе и организовал гастроли Muse в Москве. Делалось все наспех, в нетерпении сердца и крайнем возбуждении. В качестве спонсора удалось привлечь Ваганьковское кладбище, а оно уж оговорило формат мероприятия: Фестиваль каскадеров. Что, впрочем, неудивительно, хотя для приглашенных звезд явилось полной неожиданностью.

В последующем интервью одному из изданий Беллами, чрезвычайно впечатленный событиями, участником коих ему довелось быть, рассказывал:

«Положение заезжей рок-звезды помогло мне на собственной шкуре ощутить все своеобразие и всю многогранность России. Когда наш менеджер сказал, что мы будем хедлайнерами на Фестивале каскадеров, я обрадовался: крутое название, лучше наших Фестов Придурков и Посудозвонов! Но я не ожидал, что в России все надо понимать буквально. Мы оказались не только хедлайнерами, но и вообще единственной группой на фестивале трюков. Весь тот день публику развлекали отвязные экстремалы. Дед-рейсинг на самосвалах, сальто на автобусах – чего они только ни делали! Понятия не имею, кому в голову могла прийти такая парадоксальная идея, но – черт подери! – мне она пришлась по душе».

Позднее британец проговорился корреспонденту газеты Guardian:

«Никак не могу понять двух вещей: чего же хотят женщины и какого … мы так популярны в России…»

И если первый вопрос так же мучил и самого Уара, то ответ на второй был ему хорошо известен.

Дальнейшее пребывание БАБса в Москве могло стоить ему жизни. В этом академику сомневаться не приходилось. Лондонские его конечно же надули и никакому виду на жительство не поспособствовали, хотя свою часть договора претендент на убежище выполнил безупречно. Ну не виноват же он в самом деле, что засланные диверсанты оказались неспособными сделать дело. Даже августейшая особа и та не справилась. И что тут будешь делать? В суд не подашь, киллеров на них не наймешь. Придется опять возвращаться к переговорам.

– Есть условие, – сказали ему по телефону, – мы вам его передадим.

БАБса нисколько не удивило, что новым условием получения вида на жительство вновь стал поиск местонахождения алмаза. Использование для этой цели поисковых бригад не допускалось во избежание утечки информации. Он должен был сделать все сам. Но не зря же он был доктором технических наук, членом-корреспондентом РАН. А самое главное – в шестидесятых годах довелось ему работать инженером НИИ испытательных машин, приборов и средств измерения масс. Собрав в спешном порядке по помойкам, базарам и вокзалам эмэнэсов, он засадил их за разработку сканера, способного найти алмаз по частоте его излучения. Что они и сделали в кратчайшие сроки. Больше этих эмэнэсов никто не видел. Оптимисты могут, конечно, предположить, что БАБс в благодарность отправил их отдыхать до конца жизни на Сейшелы. Вольно им, оптимистам, предполагать…

Не доверяя никому из своего окружения, переодевшись в простое платье и туфли-лодочки, БАБс восходил на кучки, коих в Москве, как и в Риме, насчитывалось семь, и сканировал местность прибором, спрятанным в пакете с логотипом «ГУМ». Наконец он поймал сигнал, исходивший из центральной луковицы ХХС.

На сей раз БАБс потребовал от лондонских гарантий. Лондонские сочли довод убедительным. БАБс наконец водворился в Лондоне и перегрыз пуповину, связывающую его с Москвой, сдав лондонским место хранения алмаза за паспорт беженца. Посол Великобритании в Москве Эндрю Марли Вуд особо поблагодарил БАБса за содействие и помощь. Отечественная смертная власть и верные ей спецслужбы сильно удивились и долго ломали голову о поводе к такой благодарности, но достать добровольного помощника чужой державы уже не смогли, поскольку окоп, выделенный БАБсу лондонскими, он быстро переоборудовал в долговременную огневую точку.

Новая элитная московская плоть породила молодняк усовершенствованного образца: так называемый продвинутый. Выучившись за границей, молодые люди возвращались в Москву и становились Руководителями Проектов. И хотя многие из них были в своих заграничных учебных заведениях двоечниками, это никак не умаляло их апломба на родине. Вернувшись с чужбины в Москву, они вдруг подпадали под влекущее настроение ее готики, ранее, до отъезда, ими не замеченной или не узнанной, и вечерами они преображались. Их влекло изысканное извращение ролевых игр. Дорогих ролевых игр. Днем они «пили кровь» из подчиненного им персонала своих компаний, а вечерами мечтали делать это медленно, печально и по-настоящему. Но не решались. И если первые готы в Москве появились когда-то от скуки, невостребованности и заброшенности, то теперешнее поколение – от сытости. Обросли «готишными» подружками, придававшими тусовке пикантность. Случайно прибившийся к ним «гот по убеждению» обречен был на унизительное положение «поверившего народа». Большую часть рабочего времени отнимали у Руководителей Проектов отчеты перед нанимателями, поэтому досуг они любили за его безотчетность.

Однажды, нежно-ясным осенним днем, когда город стал на один слой прозрачней, сокольничему послышался в воздухе тоненький звон, и тотчас явлена ему была нереально прекрасная картина: навстречу брела мертвенно-бледная девушка, богато декорированная пирсингом, в длинном черном пальто, перехваченном в талии замшевым поясом с пряжкой в виде черепа. Смоляные волосы рассыпались по плечам, на груди бряцали металлические аксессуары. Образ мрачный и печальный дополняли черные шнурованные сапоги. Черная лохматая собачка бежала на поводке, чуть обгоняя хозяйку. Обе были в шипованных ошейниках.

Поскольку тротуар Старосадского переулка узковат, а ошеломленный сокольничий залип на месте, девушка остановилась перед ним и подняла глаза на ротозея, адресуя ему свой немой вопрос. Бобрище, придя в себя, даже не подумал посторониться. Собачка завыла.