Впрочем, зря я бурчал и ругался. Дело оказалось несложное, но тягомотное. Пусть и трудновато пришлось, но подходы к заливной горловине оказались вполне доступны. Пришлось несколько раз лазить туда-сюда. Залезать в кабину, аккуратно сливать бензин в бак, спускаться на землю, забирать следующую жестянку и снова карабкаться на самолёт.

Немного пролил бензина на пол, не без этого, но он быстро испарится. Главное, сейчас с открытым огнём не баловаться. А вообще надо переделать заливную горловину. Не дело так заправляться.

Заправлялся, торопился — разговор с генералом не выходил из головы. Поэтому постоянно осматривался по сторонам, прислушивался. Все жестянки опустошать не стал, мне до Гатчины трёх хватит за глаза, да в баке же ещё что-то оставалось после посадки. Поэтому оставшиеся полные банки просто составил на пол в задней кабине.

Долил и масла.

Спрыгнул в траву и огляделся. А кто бы теперь мне винт крутнул? Как-то я не сообразил сразу, растерялся от слишком быстрых перемен в моей жизни. Нужно было всё-таки машину не отпускать до вылета. Сейчас бы солдатики и пригодились. Наука мне на будущее. И ведь всегда садился так, чтобы рядом обязательно были какие-нибудь, люди, кто бы мне в этом деле смог оказать посильную помощь. А здесь, на столичном родном аэродроме непозволительно расслабился. Кто знал? И что теперь делать?

Подозвал пацанёнка пастушка, да только маловат он оказался, до винта не доставал. Головой по сторонам кручу, а время уходит. Со злости и от бессилия пнул пустую жестянку, проследил взглядом, как она отлетела в сторону, громыхая и кувыркаясь.

Тем временем мой пастушонок куда-то умчался с хорошей скоростью, высоко задирая пятки и почти доставая ими до своей попки. Я уже и забыл о нём, убежал и убежал, начал придумывать, как бы половчее верёвку к какой-нибудь корове привязать да испугать её. Выстрелом, например. Корова рванётся, побежит, верёвку дёрнет, винт и прокрутится. А что, хорошая же идея? За уши притянутая, не без этого, но других способов я не вижу.

На моё счастье, а скорее на счастье намеченной жертвы — коровы, пастушонок вскоре вернулся и привёл за собой взрослого мужичка. С ним я быстро и договорился за малую денежку. Это не в чистом поле в какой-нибудь глухомани садиться, где самолёты только изредка в небе видели, да и то не все. Здесь аэродром рядом, жители вокруг бывалые, опытные. Вот и этот гость в два счёта сообразил, что от него требуется. Деловито сунул в картуз полученную от меня ассигнацию, поплевал деловито на ладони и взялся руками за лопасть. Кивнул ему, включил зажигание, открыл дроссель. Мотор схватился сразу, затарахтел, набирая обороты. Прикрыл воздушную заслонку, махнул рукой мужичку. Да он и так уже отбежал в сторону, с любопытством поглядывает на самолет, придерживая одной рукой своего пацана, а второй драгоценный картуз на голове с не менее драгоценным его содержимым.

Поехали! Разбежался и взлетел. Высоко забираться не стал, пошёл метрах на восьмидесяти. Мудрствовать с картой и компасом не стал, так по железке и долетел куда нужно. И снова аэродромное поле Гатчинской авиашколы встретило безжизненной пустотой, неизменными часовыми у закрытых от ветра, дождя и посторонних глаз ангаров. Как-то у меня в привычку входит садиться на местный аэродром под ночь.

На прежнее место рулить не стал, слишком далеко от него до гостиницы добираться. Вдруг в этот раз автомобиля не будет? Порулил куда поближе, почти к самому шлагбауму. Там и заглушил двигатель. Времени мало, сумерки на подходе. Белые ночи закончились, а как было бы с ними неплохо. А теперь придётся почти в полной темноте искать свои прикопанные сокровища. А почему в темноте? Кто меня в спину толкает? Не лучше ли дождаться рассвета и спокойно найти свою захоронку? Так и сделаю.

А вот и начальник караула нарисовался. Хорошо, что здесь меня ждали. Сдал самолёт под охрану, не забыл привести в действие свою секретку и покинул аэродром. Своим ходом. Так что угадал я на этот раз, куда рулить и где самолёт оставлять. А если кому-то из местного начальства выбранное мною место не по нраву, так все претензии к так и не объявившимся встречающим. Вовремя суетиться нужно. Начальника караула я за встречающих не считаю. Где аэродромная служба? Нет? Тогда и ко мне не может быть никаких претензий.

На квартире моему возвращению больше всего обрадовалась собака. А потом и Василий объявился, протирающий заспанные глаза. Что это так рано хозяева спать легли? Ну да не моё это дело. С собакой у меня более или менее контакт налажен, сохраняем вооружённый нейтралитет. Она с помощью грозного рыка и сверкающего частокола внушительных зубов, а я… А я с помощью офицерской наглости и прихваченной у калитки дубинкой. Она там у меня за столбом припрятана. На такой вот случай. И никто её, что удивительно, не нашёл и не убрал. Тут стоит заметить, к моей чести и к чести собаки, что ни она ни разу не пускала в ход свой внушительный частокол, ни я ни разу не давал повода ей его применить. А палка тогда для чего? А пусть будет, так оно мне спокойнее. Так что Василий мог бы продолжать и дальше смотреть свои сладкие сны, я бы и сам справился.

Утром проснулся рано-рано. Сразу подскочил на ноги. Славно выспался, хоть и прикорнул всего часиков на пять. Подхватил в сарае лопату, тачку и потрусил в сторону того самого леска, где моя захоронка находится. А собака за всё это время так и не объявилась. Спит, что ли? Сторож, называется. Или его вчера Василий закрыл? Да какая мне разница. Никто не гавкает, дорогу не заступает, слюнями не пачкает — хорошо. Поэтому никого не разбудил. Часа через два вернулся. Распрощался с проснувшимися хозяевами, отказался от завтрака, но не от предложенных в дорогу бутербродов и попросил Василия найти извозчика. Загрузился в пролётку со всем своим имуществом, ещё раз напоследок помахал рукой и поехал в сторону аэродрома. Пора в Псков возвращаться. Что-то не понравилась мне столица.

Маршрут до Пскова простейший, если, конечно, погода подходящая. Лети себе да лети вдоль железной дороги и красотами бескрайних просторов по сторонам любуйся.

Отлетел от Гатчины на полсотни вёрст, набрал потихоньку высоту, заложил пологий вираж в левую сторону. Осмотрелся по сторонам. Лепота! Солнце на запад повернулось, небо над головой синее-синее. Видимость не скажу что миллион на миллион, но километров десять по-старому точно есть, а дальше всё в дымке теряется. Редкие белоснежные шапочки кучевых облаков появились метрах на девятистах, то, что мне как раз и нужно. Вот одно такое я как раз сейчас и облётываю. Просто так крутиться неинтересно, а вокруг облака самое милое дело повиражить. Надо ещё разок обязательно потренироваться, воспользоваться подвернувшейся возможностью. Трещит мотор, словно газонокосилка, прозрачный круг вращающегося пропеллера впереди ничуть не мешает обзору, да я этот круг уже и не замечаю, быстро привык к нему. Первое время тяжело было, после «Фармана»-то, с его задним расположением двигателя, но приспособился, а потом как-то раз и всё! Словно так и было всегда.

Пока добирался из Москвы в Петербург, попытался вспомнить и восстановить утраченные в маневрировании навыки. А то всё по прямой да по прямой летаю, пилю по маршруту строго по линии, и никаких подвижек. А тут такая возможность есть вдоволь покружиться, потому как перелёт-то я выполняю в одиночку, без пассажира с лампасами, да ещё и на новой технике. Вот и повертелся. Парочку-другую раз исполнил нечто этакое, очень уж отдалённо похожее на так красочно расписываемые Петру Николаевичу фигуры. Языком болтать — это не вживую ручкой и педалями в небе работать. Да, тяжко даётся эта наука. Ну не истребитель я ни разу. И самолёт у меня деревянно-тряпичный с редкими вкраплениями металла в виде самого мотора и стальной несущей фермы с тросами управления. Не выдержит он таких нагрузок, не сообразил я сразу.