посту. С большим трудом добился он того, что перед ним открылись двери французского генерального штаба. Че­столюбие Дрейфуса было удовлетворено: его патриотизм и военные способности были признаны и он стал жрецом в святилище милита­ризма. Сын мирного суконного фабриканта, он гордился тем, что занял место на фабрике военного реванша. Он не знал, что идет в стан врагов. Как только начались розыски автора «бордеро», по­дозрение пало на Дрейфуса только как на еврея, ибо никаких объек­тивных данных для этого не было: Дрейфус был богат, женившись на дочери миллионера, и не мог прельститься деньгами за преда­тельство; он был горячим патриотом-реваншистом и германофо­бом, мечтавшим о возвращении своего родного Эльзаса Франции. Но он должен был стать очистительной жертвою за других. Его со­служивцы по генеральному штабу, генерал Буадефр (Boisdeffre) и офицеры из разведочного бюро, должны были сами очиститься от подозрения и очень желали, чтобы пятно измены легло именно на еврея. Произведенное экспертами сличение почерка Дрейфуса с по­черком «бордеро» не дало определенных улик: мнения экспертов от­носительно сходства почерков расходились. Тем не менее Дрейфус был арестован и заключен в тюрьму. Факт ареста держался в стро­гом секрете, но антисемиты из военного министерства открыли сек­рет своим друзьям из редакции дрюмоновской газеты, и там подня­ли крик о раскрытой «еврейской измене». Вслед за «Libre Parole» за­вопила об этом вся реакционная пресса, требуя беспощадного суда над изменником.

Возбужденное этой агитацией, общество возмущалось нереши­тельностью военного министра Мерсье, который сомневался в ви­новности Дрейфуса и медлил с преданием его суду. Под этим давле­нием министр, боявшийся испортить свою служебную карьеру, ре­шил предать Дрейфуса военному суду. Во время разбора дела в суде членам его была подсунута пачка документов («секретное досье»), будто бы уличающих подсудимого; между ними находилась похи­щенная из германского посольства заметка, где говорилось о полу­чении плана укрепления Ниццы при помощи «канальи Д.» («ce canaille de D.»), и военных судей старались убедить, что этой начальной буквой обозначен Дрейфус. Все было подстроено так, чтобы суд вынес Дрейфусу, упорно отрицавшему свою вину, обвинительный приговор. Признанный виновным в государственной измене, Дрей­фус был приговорен к публичному разжалованию (degradation) и бессрочному заключению (22 декабря 1894). Церемония разжало­вания совершилась при большом стечении народа на Марсовом Поле в Париже. Когда был прочитан приговор суда об исключе­нии «изменника» из армии, Дрейфус воскликнул: «Вы осудили не­винного. Да здравствует Франция, да здравствует армия!» Он про­должал выкрикивать эти слова, когда офицер срывал с него эпо­леты и ломал шпагу над его головою, а разъяренная толпа крича­ла: «Смерть изменнику!» В угоду толпе власти делали все возмож­ное, чтобы превратить пожизненное заключение осужденного в длительную смертную казнь. Дрейфуса отправили за океан, на один из островов Французской Гвианы (Кайенна) в Южной Аме­рике, который вследствие своего губительного климата назывался «Чертов остров» (île du Diable). Жена Дрейфуса хотела последовать за ним в ссылку, но ей, вопреки закону, отказали в этом. Оторван­ный от мира, подавленный презрением целой нации, у которой он искал славы, Дрейфус был как бы заживо погребен на пустынном, скалистом острове посреди океана.

Тяжело было положение французских евреев после осуждения Дрейфуса. Клеймо презрения, наложенное на одного человека, лег­ло на всех его соплеменников. Антисемиты и клерикалы приобрели твердую почву под ногами. Они теперь могли клеветать сколько угод­но в публичных собраниях, с парламентской трибуны и в печати. Они требовали удаления евреев от государственной службы, готовясь постепенно добиться полной отмены гражданского равноправия. «Изменник Дрейфус» стал в этих кругах общества синонимом еврея вообще. Само французское еврейство, национально обезоруженное долгим процессом ассимиляции, не могло противопоставить своим врагам организованную общественную силу. Только реабилитация осужденного могла изменить отношения французов к еврейству, но путь к этому был чрезвычайно труден, ибо восстановить честь не­винно пострадавшего значило бы разоблачить махинации генераль­ного штаба и военного министерства, т. е. поколебать престиж Фран­ции перед иностранцами — перед союзной Россией и враждебной тройственной коалицией. И действительно, когда после двухлет­него томления узника на Чертовом острове началась борьба за пе­ресмотр его дела, в стране поднялась такая политическая буря, которая не раз грозила крайнею опасностью всему французскому еврейству.

Среди офицеров французского генерального штаба нашелся один честный человек, который решился распутать клубок лжи и подделок, опутавший дело Дрейфуса. Назначенный начальником разведочного бюро в 1896 году, полковник Пикар (Picquart) ознако­мился с содержанием того «секретного досье», которое было тайно предъявлено суду перед осуждением Дрейфуса, и убедился, что там нет никаких подлинных документов, уличающих осужденного. В то же время Пикару удалось напасть на след действительного преступ­ника. Была перехвачена городская телеграмма, адресованная воен­ным агентом германского посольства на имя французского майора Эстергази (Esterhazy) и свидетельствовавшая о причастности после­днего к делу шпионажа. Вскоре выяснилось, что и «бордеро» есть дело рук этого беспутного офицера, который издавна продавал аген­там иностранных государств секретные документы французского военного министерства. Вопрос заключался в том, был ли Эстергази единственным шпионом, или Дрейфус был его соучастником. Пикар уже был на пути к выяснению невиновности еврейского капитана, но встретил на этом пути отчаянное сопротивление со стороны свое­го помощника по бюро разведок, коменданта Анри (Henry), прияте­ля Эстергази и сочинителя тех подлогов, которые привели к осужде­нию Дрейфуса. Выяснение вины Эстергази могло бы погубить само­го Анри, и он для устранения опасности прибег к новой подделке и закулисному воздействию на бульварную прессу. В одной газете по­явилось известие, что в главном штабе имеется еще один тайный до­кумент, где фамилия Дрейфус обозначена полностью в связи с актом измены. В ответ на это еврейский публицист Бернар Лазар, со­трудник парижских прогрессивных журналов, опубликовал брошю­ру («La vérité sur l’affaire Dreyfus», 1896), в которой доказывал, что никаких подлинных документов, изобличающих Дрейфуса, в ге­неральном штабе нет и что само предъявление подобных апокри­фов военному суду без ведома подсудимого и его защитника было грубым нарушением закона. Тут и многие из политических деяте­лей стали догадываться, что в деле Дрейфуса что-то неладно. Чес­тные депутаты парламента и публицисты стали доискиваться прав­ды, которая грозила большими неприятностями деятелям военно­го ведомства и реакционных партий. Началась ожесточенная борь­ба в парламенте, обществе и печати между шовинистами-антисеми­тами и ревизионистами, или «дрейфусарами», сторонниками пере­смотра судебного процесса.

Три года (1896-1899) длилась эта борьба вокруг «дела» («l’affaire»), ставшего центральным политическим вопросом Фран­ции, принципиальным спором между республиканцами и реакцио­нерами, между гуманистами и «националистами». Министерства со­ставлялись и падали в связи с перипетиями «дела»: особенно часто менялись военные министры. Спасая репутацию своего ведомства, военные министры прибавляли к старым обманам новые. Военные власти вели следствие против Эстергази так, что этот заведомый шпион был оправдан судом (январь 1898). Против этой