– Да, старый осел является стойким приверженцем теории равных возможностей, – согласился Сциллард. – И сам это признает. На его взгляд, это означает, что с ним все в порядке. Как бы там ни было, хоть мне и не хочется ссориться с Мэттсоном, если будет нужно, я на это пойду. Но, надеюсь, до этого дело все же не дойдет.

К столику подошла официантка; Сциллард заказал десерт. Роббинс подождал, когда официантка удалится.

– Почему вы уверены, что до этого дело не дойдет?

– Как бы вы отнеслись к тому, если бы я сказал, что отряд Специальных сил уже переброшен на Омаху и готовит почву к тому, чтобы отвоевать систему? – спросил Сциллард.

– Весьма скептически, – признался Роббинс. – Подобная деятельность рано или поздно будет обнаружена, а обиняне славятся своей безжалостностью. Они не допустят присутствия врага на своей территории.

– Тут вы совершенно правы, – согласился Сциллард. – Однако ваш скептицизм не имеет под собой оснований. К настоящему моменту солдаты Специальных сил находятся на Омахе уже больше года. Они даже бывали внутри станции "Ковелл". Полагаю, нам удастся свозить рядового Дирака туда и обратно, не привлекая к себе особого внимания.

– Каким образом?

– Ну, разумеется, нам придется действовать очень осторожно, – уклончиво ответил генерал. – Используя кое-какие новые игрушки.

Вернулась официантка с десертом: двумя большими кексами, облитыми шоколадом. Роббинс жадно уставился на тарелку: он обожал кекс, облитый шоколадом.

– Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что, если вопреки ожиданиям вам не удастся незаметно протащить Дирака мимо обинян, его убьют. Ваша тайная операция по возвращению Омахи будет сорвана, а все то, что есть о Бутэне у Дирака в голове, умрет вместе с ним, – сказал он.

Сциллард взял кекс:

– Конечно, риск есть. Он всегда присутствует в уравнении. Да, если мы сделаем то, что я предлагаю, и наша затея завершится провалом, мы окажемся в глубокой заднице. Но в противном случае велик риск того, что Дирак так никогда и не восстановит память Бутэна, и тогда мы останемся беззащитны перед тем, что замыслили обиняне. Вот тогда мы окажемся по уши в дерьме. Так вот, полковник, уж если нам суждено оказаться в заднице, то лично я предпочитаю попасть туда стоя, а не на коленях.

– Господин генерал, мне нравятся ваши образные сравнения, – улыбнулся Роббинс.

– Спасибо, полковник. Я стараюсь.

Протянув руку, он взял второй кекс и передал его Роббинсу:

– Берите. Я видел, как вы глотали слюнки.

Роббинс долго смотрел на кекс, затем огляделся по сторонам:

– Не могу.

– Можете, черт побери.

– Я не имею права есть в генеральской столовой, – стоял на своем Роббинс.

– И что с того? Наплюйте на правила. Это нелепый пережиток, и вам это прекрасно известно. Так сломайте его. Берите же!

Взяв кекс, Роббинс угрюмо посмотрел на него.

– О господи, – воскликнул Сциллард, – мне что, приказать вам съесть этот треклятый кекс?

– Ну, это помогло бы.

– Замечательно. Полковник Роббинс, я приказываю вам съесть этот долбаный кекс.

Роббинс повиновался. Наблюдавшая за этим официантка пришла в ужас.

– Вот твоя колесница, – сказал Гарри Уилсон Джареду, когда они вошли в грузовой трюм "Стервятника". – Прошу любить и жаловать.

Вышеупомянутая "колесница" состояла из сиденья, сплетенного из углеродистых волокон, двух крошечных ионных двигателей крайне ограниченной мощности, по одному с каждой стороны, и странного предмета размером с домашний холодильник, закрепленного за сиденьем.

– Какая-то она неказистая, – заметил Джаред.

Уилсон прыснул. За последние несколько недель чувство юмора Джареда заметно развилось – или, по крайней мере, оно стало больше по вкусу Уилсону, напомнив ему того язвительного Чарльза Бутэна, которого он знал. Уилсона это одновременно радовало и беспокоило: радовало то, что их с Кайненом работа приносит плоды; однако при этом надо было помнить, что Бутэн, в конце концов, задумал предать человечество. Джаред нравился Уилсону, и он не желал ему такой судьбы.

– Хоть она и неказистая, зато сделана по последнему слову техники.

Подойдя ближе, Уилсон похлопал по похожему на холодильник агрегату:

– Вот это – самое миниатюрное устройство, позволяющее совершить "сквозной скачок", какое только когда-либо создавалось. Только что из сборочного цеха. И дело не только в размерах; это первый настоящий прорыв, который нам удалось сделать в технологии "сквозного скачка" за последние десятилетия.

– Позволь высказать предположение, – вставил Джаред. – В основе этого шарабана лежат технологии консу, которые мы выкрали у рраей.

– Послушать тебя – так мы совершили что-то предосудительное, – заметил Уилсон.

– Видишь ли, – Джаред постучал себя по голове, – я влип в эту историю как раз благодаря технологиям консу. Так что давай скажем, что я не могу относиться к ним непредвзято.

– Я тебя понял, – сказал Уилсон. – И все же ты должен признать, что эта штучка – просто конфетка. Над ней трудился один мой знакомый; мы с ним обсуждали его работу. Для большинства устройств "сквозного скачка" требуется плоский пространственно-временной континуум. То есть они способны работать только на значительном удалении от планет. Эти салазки менее требовательные: они могут использовать точку Лагранжа*[12]. Если планета обладает достаточно крупным спутником, в ближайшем космосе можно найти до пяти точек, относительно плоских в гравитационном отношении, откуда можно будет совершить скачок. Если удастся устранить капризы этой штуковины, можно говорить о революционном прорыве в межзвездных путешествиях.

– Если удастся устранить капризы? – с опаской переспросил Джаред. – И мне предлагается воспользоваться этим шарабаном. Что-то я не в восторге от так называемых "капризов".

– Под капризами понимается то, что устройство очень чутко реагирует на массу объекта, к которому подсоединено, – объяснил Уилсон. – Слишком большая масса вызывает ощутимое искривление пространственно-временного континуума. И тогда во время скачка могут произойти разные странные вещи.

– Например?

– Например, устройство может взорваться.

– Это не слишком обнадеживает, – заметил Джаред.