Гать под ногами превратилась к обычную сухую дорогу, плотно утоптанную и широкую, и вскоре перед ним открылась прогалина. Тропа, на которой он стоял, круто поднималась. Впереди горбился холм, на вершине холма высился бревенчатый тын, а на каждом из кольев тына горела, светилась пронзительным огнем пустых глазниц человеческая голова…

Зимобор содрогнулся, едва веря глазам, по спине пробежала холодная дрожь, волосы надо лбом сами собой шевельнулись. Перед ним была та самая Волхидина гора, о которой рассказывали нерешительным шепотом и которой никто из ныне живущих не видел. Не видел, потому что той страшной ночью, когда умерла старая волхида, ее жилье провалилось под землю и на месте Волхидиной горы стало Волхидино озеро, окруженное болотами. Но здесь, с изнаночной стороны, гора продолжала стоять, и так же продолжал в ней свое существование зловредный мертвый род, и так же светились призрачным огнем черепа на кольях. Черепа тех, кого волхиды сманили уже в последние десятилетия.

В невольном ужасе Зимобор сделал шаг в сторону, точно сама тропа могла подтянуть его к тыну и утащить внутрь, как язык, высунутый из жадной пасти. Хотелось бежать со всех ног, но Зимобор помнил, зачем пришел сюда. Он должен найти ту, которая в облике белой свиньи изувечила Горденю. Идти туда, на гору? Ноги не шли, словно вросли в землю.

Из леса откуда-то со стороны донесся обрывок песни. Зимобор прислушался. Та, за которой он пришел, обещала погубить и Дивину… И погубит, если он ее не найдет!

Не показываясь из-за деревьев, обходя поляну вдоль опушки, Зимобор пошел в ту сторону, откуда доносилось пение. Здесь тоже имелась тропка, но Зимобор не решался ступить на нее и шел поодаль, настороженно выжидая, не встретится ли кто. Весь лес был полон движением, но он не мог никого и ничего увидеть.

Стена шепчущих деревьев скрыла от него тын, и стало чуть легче, когда горящие глаза черепов уже не следили за каждым его движением. Песня слышалась все яснее, но это была совсем чужая песня – Зимобор не знал ее.

Впереди за деревьями заблестел огонь костра. Зимобор пошел еще осторожнее. Даже огонь здесь был другой – бледный, сизо-голубоватый, с редкими бело-желтыми проблесками. Остановившись за раскидистым ореховым кустом, он вгляделся. Вокруг огня кружились и плясали фигуры. Это были люди – или очень похожие на людей. Женские фигуры, молодые и гибкие, с длинными косами, с пышными венками на головах. И все же чем-то они неуловимо отличались от тех, кого он привык видеть в каждый весенний праздник… Нечеловеческие легкость, гибкость, подвижность были в движениях пляшущих фигур, но не было в них того открытого, теплого ликования, которое отличает человеческое веселье. И вдруг он осознал еще одну странность. Хоровод двигался не по солнцу, как водят его люди, а против. Перед ним были порождения мертвого мира, выросшие под лучами другого солнца, Солнца Умерших[35].

Он смотрел, выискивая среди них кого-то, как совсем недавно искал Дивину в хороводе возле Девичьей рощи. Кто будет на ее месте здесь?

И вскоре он ее нашел – ту, что занимала место Дивины в этом перевернутом мире. Уже знакомая невысокая фигурка с горбатой шеей и вытянутой вперед головой скакала в середине хоровода возле самого огня, и венок на ее волосах сидел цветочными головками вниз. Размахивая длинными рукавами, она неистово вертелась, то подпрыгивала, то припадала к земле, и сама земля, казалось, дрожала у нее под ногами, насквозь пронизанная потоком силы. Сама эта фигура напоминала бьющееся сердце, сердце этого мира, средоточие его жизни, бешено стучащее в эту священную ночь обновления.

Оторвать от нее взгляд было трудно, но где-то рядом дрогнула ветка, и Зимобор вдруг заметил, что он здесь не один. За деревьями и кустами скрывались и другие темные фигуры, внимательно наблюдавшие за поляной. Это были те же серые тени, которые помнились ему по той жуткой ночи в Радегоще, – мужчины с волчьими шкурами на плечах, с волосами, падающими на глаза, которые светились из этой чащи призрачными сизыми огоньками. Жутко было видеть их, точно волков, окружающих добычу, и Зимобор крепче сжал рукоять меча, с которой все это время не убирал ладони.

Рядом почудилось движение, и Зимобор быстро обернулся. В шаге от него мимо куста крался еще один «волк», бесшумно ступая и не сводя глаз с фигур на поляне. В сторону Зимобора он даже не посмотрел. А Зимобор вдруг сообразил: как там, в настоящем мире, никто из живых людей не мог увидеть волхид, так и здесь они не видят его, пришельца из-за Межи.

Вдруг на другом конце поляны раздался резкий свист. Девичий хоровод дрогнул и замер, песня сменилась беспорядочным визгом, и девицы бросились врассыпную. Они бежали прочь с поляны, прочь от света костра, норовя проскользнуть в тень деревьев, но из этой же тьмы им навстречу выскакивали мужчины с распростертыми руками, стараясь поймать за руку или за косу. Поляна и лес вокруг наполнились криком, суетой, треском веток, движением.

В первый миг Зимобор прижался к дереву, чтобы никто на него не наткнулся, а потом сообразил: в этой суматохе он в два счета ее потеряет! Как вчера он бежал за Дивиной, теперь он должен бежать за Кривушей, ее темным, изнаночным, исковерканным отражением, если не хочет погубить все дело. Он поспешно выскочил из-за куста и едва успел заметить мелькнувший Кривушин венок – она скрылась в лесу, ловко обогнув сразу двух «охотников», которые налетели друг на друга и не сумели ее зацепить. Ее легко было отличить от других по согнутой шее, однако ноги у нее были здоровы и несли ее быстрее ветра. Пробежав по краю поляны, Зимобор ворвался в тень деревьев даже раньше тех двоих, которые только теперь обрели равновесие и тоже устремились за убегающей добычей. Вокруг них мелькали белые рубахи, слышались топот ног, визг, смех, шум борьбы и треск веток – почти как там, среди живых, но во всем этом была какая-то лихорадочная суета, словно мертвое не жило – как оно может жить? – а только притворялось живым, пыталось делать то, в чем ему богами и судьбой навсегда отказано. Ведь у волхид не родятся дети, они пополняют свой род, уводя людей с Той Стороны. Поэтому они так ценят детей, так стремятся их украсть, и праздник, посвященный животворящим богам, в их кругу лишь гнусная подделка.

Кривуша мчалась в глубину леса, но Зимобор хорошо видел впереди ее белую рубаху и не боялся отстать. Сопение и топот двоих соперников слышались совсем рядом за спиной; обернувшись, он легко опрокинул и одного, и другого и раскидал их в разные стороны раньше, чем они что-то сообразили. Они не видели его: их опрокинуло нечто, пустота, лесная тьма. Слыша за спиной их недоумевающие крики, Зимобор снова устремился за Кривушей.

Вскоре она замедлила бег, потом вовсе остановилась и стала прислушиваться. Все суета и крики остались позади, вокруг был только шум леса. «Слишком быстро бежала!» – с насмешкой подумал он. Слишком быстроногие девицы на Ярилиных празднествах остаются одни, и на лице Кривуши действительно промелькнуло что-то вроде досады.

Зимобор осторожно обошел ее, приблизился сзади на расстояние вытянутой руки и осторожно шепнул:

– Постой, красавица, не беги от меня!