«18 августа 1851 года, Николаев.

Спешу набросать тебе, любезный друг, грамотку о событиях последнего времени в нашем захолустье, о котором ты желаешь знать.

Кажется, я тебе описывал пребывание на Чёрном море принца Петра Ольденбургского, которому я сопутствовал. Принц на пароходе «Громоносец» посетил Одессу, Севастополь, Керчь и южный берег. Это продолжалось около недели. В Сименсе, имении Мальцева, мы с ним раскланялись, и не успел я бросить якорь в Севастополе с намерением отдохнуть несколько дней в семье, как является курьер от адмирала Берха, что Светлейший — наш начальник — должен выехать из столицы 7 июля. Нечего делать, пришлось лететь в Николаев. После долгих ожиданий князь Меншиков 27 июля прибыл к нам. Тут и пошли осмотры. Двое суток в Николаеве, сутки с небольшим в Севастополе, потом осмотр эскадры в море, Ялте, Новороссийске и, наконец, ещё трое суток в Николаеве, так что, несмотря на всю деятельность Его Светлости, он выехал от нас 7 августа в Москву с тем, чтобы встретить там Государя Императора 15 августа. Я очень рад, что князь побывал у нас, по крайней мере, наше положение до некоторой степени разъяснилось и есть надежда, что в продолжение этого месяца или сентября будет окончательно решено. Адмиралу Берху дозволено перебраться в дом Главного командира…

Князь Меншиков до такой степени был со мною внимателен и любезен, что я не мог и подумать просить об удалении, тем более, что служебные затруднения, о которых я ему передавал и словесно и письменно, он, сколько можно, без изменения существующих положений, отстранил, так что я теперь должен знать всё; впрочем, всё-таки положение моё фальшивое, и да подкрепит и направит меня Бог выйти из него с честью» [99].

«26 декабря 1851 года, Николаев.

…О вытребовании меня в Петербург я писал Лутковскому [100] прежде ещё твоего письма, но когда подумаю об этом, то страх берёт. Ты не можешь себе представить, в каком я неприятном здесь положении; вот что называется «перевернёшься — бьют и не довернешься — бьют!». Без всякого официального признания властию я нравственно ответственное лицо за всё. Мне сказано, что Государь на меня одного полагается, а между тем окончательные резолюции на всякую бумагу пишет другой, и я очень часто узнаю об них после, когда они уже состоялись, и, может быть, не о всех. Приезд мой в Петербург даст мне случай объяснить князю это, но вряд ли можно пособить до времени такому ходу дела, с другой же стороны, оставить здешний край на месяц опасно, теперь же наступает время разных распоряжений по строительной части, которая наиболее требует надзора…»

«…В этот приезд он имел две аудиенции у Государя Императора и записал их в памятную книжку следующим образом:

«29 февраля.

Государь изволил принимать в малом кабинете, в Зимнем Дворце. В кабинете всего помещался письменный стол поперёк и железная кровать в параллель столу, а между — диван и пред ним столик, на котором рассматривались планы. Сам Государь сел на кресло, а меня посадил на диван и приказал рассказывать, во-первых, про покойного адмирала, его болезнь и проч., а потом про флот и адмиралтейство.

По Николаевскому адмиралтейству изволил заметить, что линия сарая не по одному направлению с старым сараем; место для постройки нового пильного завода одобрил; представление о постройке караульного дома и отделения для пожарного инструмента разрешил; по докладе о неимении запасов лесов и неудобстве строить из свежего и за тем сырого — приказал делать запасы. Тоже было доложено:

О перемещении юнг в здание нынешней Штурманской роты, причём Его Императорское Величество заметил, что предполагалось юнг соединить с учебным экипажем.

Новой госпитали в Николаеве: Государь приказал выстроить здание под одну крышу, уменьшив чрез то число крылец, и осмотреть внимательно Кронштадтский госпиталь, который в глазах Его Величества имеет всевозможные удобства.

При расспросе о болезни адмирала Лазарева заключил, что ему угодно, чтоб управление Черноморского флота продолжалось совершенно так, как и шло при покойном адмирале.

Изволил спрашивать о М.Б.Берхе и выказал, что ему доложено, что он пользовался особенным доверием покойного Лазарева.

Изволил расспрашивать о дивизионных и контр-адмиралах. Я назвал ему Нахимова.