Всего мгновение спустя они уже покинули ярко освещенный солнцем склон холма и нырнули в узкий проход зеленого сумрака, который зигзагом был проложен сквозь непроходимые чащи по обеим сторонам. Свисавшие полуарками над дорогой ветви обвивали лианы, а между толстыми стволами огромных деревьев сплошь росли папоротники, рододендроны с темной листвой и еще множество разновидностей кустов, которые Уилл, оглядываясь вокруг, видел впервые в жизни и названий которых не знал. Воздух буквально пропитала влага, а от пышной тропической растительности исходил горячий, густой и едкий аромат, к которому отчетливо примешивался запах той, иной формы жизни, которая именуется гниением. Хотя их приглушала густая листва, Уилл слышал звонкий стук топоров в отдалении и ритмичные повизгивания пилы. Дорога совершила еще один зигзаг, и внезапно зеленая полутьма джунглей вновь уступила место яркому свету солнца. Они выехали на поляну посреди леса. С полдюжины высоких широкоплечих парней-лесорубов, обнажившихся почти донага, обрубали ветки с только что поваленного дерева. Под лучами солнца сотни синих и аметистовых бабочек гонялись друг за другом, то взмывая, то падая вниз в бесконечном прихотливом танце. У костра на противоположной стороне поляны пожилой мужчина медленно помешивал содержимое металлического котелка. Неподалеку мирно пасся небольшой и пугливый с виду пятнистый олень с элегантно стройными ногами.

– Мои хорошие друзья, – сказал Виджайя и выкрикнул что-то по-палански. Лесорубы ответили приветственными криками и взмахами рук. Но дорога затем сделала резкий поворот влево, и их джип снова стал взбираться вверх по узкой тенистой просеке между деревьями.

– Кстати, о людях Грубой Силы, – сказал Уилл, когда они покинули поляну. – Разве не превосходные экземпляры повстречались нам только что?

– Подобное телосложение, должно быть, представляется вам как непрерывное искушение пустить Грубую Силу в ход, – ответил Виджайя. – Между тем среди таких силачей – хотя мне доводилось работать вместе с ними не раз – я никогда не встречал желающих показать свое физическое превосходство над более слабыми. Никого, кто потенциально стремился бы к власти.

– И это лишний раз подчеркивает, – вставил презрительную реплику Муруган, – что на этом острове ощущается нехватка по-настоящему амбициозных людей.

– Чем же это объясняется? – спросил Уилл.

– Причины так же просты, как и в случае с Питерами Пэнами. Им не дают шанса приобрести аппетит к власти. Они излечиваются от малейших позывов к правонарушениям еще до того, как те начинают формироваться. Но одновременно с ними все обстоит несколько иначе. Они же остаются такими же физически сильными людьми, такими же экстравертами, способными к подавлению чужой воли, как и подобные типы в вашем мире. Так почему же из них не вырастают Сталины или Дипы или, на худой конец, домашние тираны? Прежде всего потому, что само социальное устройство нашего общества не дает им возможности творить насилие в своих семьях, а политическое устройство практически исключает вероятность того, чтобы один из них стал доминирующей фигурой на более высоком уровне. Есть и другая причина. Мы приучаем людей Грубой Силы к правильному мировосприятию, прививаем им умение наслаждаться самыми обычными проявлениями повседневной жизни, а в ней всегда найдется альтернативная возможность – причем их немало – побыть боссом без вреда для окружающих. И наконец, мы напрямую обращаемся к проблеме любви к власти и доминированию над окружающими, которые проистекают из подобного телосложения естественным образом, направляя эти чувства не на людей, а на предметы. Для этого мы поручаем этим людям самую сложную работу, требующую полного мускульного напряжения и удовлетворяющую стремление к одолению и волю к победе над трудностями. Таким образом, эти их желания находят выход, но не за чужой счет, не только не принося вреда, а, напротив, оборачиваясь для общества исключительно пользой.

– Значит, эти могучие красавцы валят деревья, чтобы у них не возникало стремления валить людей, так, что ли?

– Точно так. А когда они вдоволь насытятся работой в джунглях, смогут отправиться в море, или спуститься в шахту, или, фигурально выражаясь, «отдохнуть» на рисовых плантациях.

Уилл Фарнаби внезапно рассмеялся.

– Что вас так позабавило?

– Я подумал о своем отце. Немного работы на лесоповале могло бы самым положительным образом повлиять на него и спасло бы от многих бед нашу несчастную семейку. К сожалению, он считался английским джентльменом. Рубить лес? Нет, такая возможность полностью исключалась.

– У него имелся хоть какой-то выход для физической энергии?

Уилл помотал головой.

– Помимо того, что мой отец был джентльменом, – объяснил он, – он еще и считал себя интеллектуалом. А интеллектуалы не охотятся, не занимаются стрельбой и даже не играют в гольф. Они только предаются размышлениям и пьют. Помимо бренди развлечениями для моего отца служили издевательства над домашними, бридж и политическая демагогия. Он воображал себя современной версией лорда Эктона – последнего и одинокого философа либерализма. Послушали бы вы, как он отзывался о всепроникающем в наши дни влиянии государства! «Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Абсолютно!» После чего наливал себе еще бренди и с удвоенным удовольствием предавался любимому занятию – тиранил свою жену и детей.

– А если Эктон сам не вел себя подобным образом, – продолжил за него доктор Роберт, – то только потому, что по чистой случайности оказался человеком добродетельным и умным. Но вот в его теориях не содержалось ровным счетом ничего, чтобы сдержать низменные порывы людей Грубой Силы или неизлечившихся Питеров Пэнов, готовых отыграться на всяком, кто попадал им под руку. Кстати, именно в этом и заключалась фатальная слабость учения Эктона. Как политический теоретик он заслуживал искреннего восхищения. Зато совершенно не проявил себя как практический психолог. Он считал, что проблема жажды власти может быть решена путем разумного общественного устройства, дополненного, конечно же, здравой моралью и малой толикой религиозных убеждений. Однако проблема власти коренится в анатомии, биохимии и темпераменте человека. Власть следует сдерживать на юридическом и политическом уровнях, это очевидно. Но столь же ясно, что ее важно ограничивать на уровне индивидуальности. На уровне инстинктов и эмоций, на уровне желез и пищеварительного тракта, мышц и крови. Если бы у меня однажды выдалось свободное время, я бы хотел написать небольшой трактат о человеческой психологии в ее связи с моралью, религией, политикой и законами.

– К слову о законе, – сказал Уилл. – Я как раз именно об этом хотел вас расспросить. Неужели вы полностью лишены карающего меча правосудия и системы наказаний? Или вам все-таки требуются судьи и полицейские?

– Да, они нам требуются, – ответил доктор Роберт, – но далеко не в тех количествах, как вам. Прежде всего благодаря медицинской профилактике и превентивному образованию у нас не совершают большого количества преступлений. А во-вторых, те немногочисленные правонарушения, которые все же совершаются, разбираются на уровне КВП, к которым принадлежат виновные. Групповая терапия внутри общины практически трансформировалась в коллективную ответственность за правонарушителя. А в более сложных случаях групповую терапию дополняют медицинскими процедурами и, разумеется, лечением с помощью мокши, за которое берется кто-то, достигший особо высокой степени осознания действительности.