class="p1">Она умолкла. Ее лицо просветлело. Сала протянула ей чашку.

– Странно. Раньше я ни с кем этого не обсуждала. Мы незнакомы, но вы – особенный человек. Я почувствовала это, как только вы открыли дверь. Вы уважаете других людей.

Так с Салой еще никто не разговаривал. Ни отец, ни Ханнес, ни Отто.

– А у вас есть дети? – спросила Эрика.

Сала покраснела.

– Нет.

– А хотите?

Сала перепугалась.

– Наверное, глупый вопрос. Об этом мечтает любая женщина, верно? – улыбнулась Эрика Дибук.

– А если не мечтает?

Эрика посмотрела на нее долгим взглядом, словно решила уберечь от ответа.

– Ах, – наконец произнесла она.

Остаток дня Сала провела будто в тумане. Тошнота улетучилась. Вечером ее вызвали к главврачу. Он вежливо предложил ей сесть.

– Пожалуйста, сядьте, сестра Криста.

Обычно главврач вообще не обращал внимания на ее существование. Что ему вдруг понадобилось?

Она посмотрела на него с тревожным ожиданием.

– Как вам у нас работается?

– Очень хорошо, господин профессор.

– Это радует, времена сейчас тяжелые, не каждый держит голову так высоко, как вы.

Высоко держит голову? Что она сделала не так? На что он намекает?

Он никогда не был другом доктора Вольфхардта. Это всем известно. И никак не прокомментировал его гибель, ограничившись холодным молчанием.

– Не будем ходить вокруг да около…

Ее увольняют. Или еще хуже. Кто-то раскрыл ее. Эрика Дибук? Та тихая улыбка, с которой она спрашивала Салу о детях, вполне могла выражать и ненависть. Жена знаменитого гинеколога, оказавшаяся бездетной, лежала на смертном одре перед молодой женщиной, беременной молодой женщиной, и к тому же еврейкой. От этой мысли Салу передернуло. Ну вот, она уже сама причисляет себя к евреям, отказавшись от спасительной половины собственного «я».

– Сегодня днем звонил наш драгоценный коллега Дибук. Завтра он приедет навестить жену и хочет познакомиться с вами.

– Буду рада.

Главврач проводил ее к выходу.

– Коллега Дибук проводит стратегически важные исследования в клинике Лейпциг-Дёзен. Не дайте себя переманить. Нам сейчас крайне необходимы хорошие работники.

Он подмигнул ей.

На обратном пути Сала остановилась. Над головой светила луна, как тогда, в Гюрсе. Она вышла с территории больницы на улицу. Ей хотелось бежать. Нужен был воздух, чтобы все обдумать. «Но там, где опасность, растет и спасительное»[42]. Фраза крутилась у нее в голове, приглашая, если придется, еще глубже проникнуть на сторону врага.

Когда Сала вернулась в комнату, Мопп уже спала. Она присела на кровать подруги. Нежно провела рукой по ее лысой голове. Что бы она делала без этой головы? Куда бы ни стремилась душа, Мопп всегда пробуждала в ней сияющую улыбку.

Уже у себя в кровати, Сала легла на спину и устремила взгляд в небеса. Сколько раз она так лежала, глядя сквозь потолок на звезды? Если дьявол существует – а он являлся ей в разных лицах, – значит, существует и Бог. Присутствие одного доказывало присутствие другого. Сала прикрыла живот рукой. И тихо позвала в ночь:

– Отто.

Да, если это мальчик, она назовет его Отто. И покрестит его, чтобы он ничего не боялся и стал таким же умным и сильным, как отец.

Профессор доктор Юрген Дибук оказался статным мужчиной. Ясный взгляд, крепкое рукопожатие. Лишь водянистые голубые глаза вызвали у Салы смутную неприязнь, объяснить которую она не смогла. После довольно формального приветствия он последовал за ней в палату к жене. Подошел к кровати Эрики, наклонился, нежно поцеловал ее в губы. Сала держалась на почтительном расстоянии. Ее трясло при мысли, что, возможно, этот человек, который с такой любовью заботится об умирающей жене, делает смертельные инъекции детям в больнице Лейпциг-Дёзен или как минимум приговаривает их к смерти. Как она может принимать помощь от этого чудовища? Сала смущенно наблюдала за жестами и взглядами, которыми обменивались супруги. «Лицом к лицу», – подумала она. Способен ли человек одновременно любить и хладнокровно убивать? Как он это оправдывает? Нет. Совершенно немыслимо. Эрика улыбнулась Сале, и он обернулся.

Главврач предоставил им свой кабинет. За последние два дня Сала оказалась здесь уже во второй раз. Вчера она шла сюда, словно в логово зверя, а сегодня – почти с надеждой. Секретарша подала чай и исчезла. Только теперь Сала заметила полки, заставленные профессиональной литературой. Имя Юргена Дибука сверкало на нескольких корешках. Профессор не обращал на это внимания, как человек, привыкший к всеобщему признанию.

– Моя жена вас очень ценит. Напомните, как вас зовут?

– Сестра Криста.

Он рассеянно кивнул.

– Могу я называть вас просто Криста?

– Конечно, господин профессор.

– Вы начинали здесь в школе медицинских сестер. Вас принимала госпожа Вольфхардт?

– Да, господин профессор.

Он пролистал документы.

– Трагическая гибель. Ее муж тоже погиб при бомбардировке, верно?

– Да.

– Итак?

– Я была… Я училась на переводчицу в Испании и во Франции.

– Есть диплом?

– Я бросила учебу, потому что влюбилась во врача. Немецкого врача, – быстро добавила Сала. – Мы планировали совместное будущее. Поэтому я сменила специальность.

– А почему здесь? Вы тут выросли? До этого жили в Лейпциге?

Он пристально, холодно смотрел на Салу.

– В ваших документах написано, что вы родились в России.

– Да?

– Да? – улыбнулся он.

– В смысле, почему вы спрашиваете?

– Буду с вами откровенен. Это избавит нас от лишних неприятностей. Если бы я решил проверить ваши бумаги, они бы оказались подделкой, не так ли?

Сала молчала.

– Можете ничего не говорить. Эти методы не новы и не слишком оригинальны. Фальсификаторы пытаются таким образом избежать запросов в местные административные учреждения, понимаете?

Сала не шевелилась.

– Как я уже сказал, давайте начистоту. Полагаю, вы ездили в Испанию или Францию по другим причинам. Откровенно говоря, – он наклонился к Сале, и она вдохнула резкий запах его одеколона, – откровенно говоря, – он сделал самовлюбленную паузу, – я считаю, что вы еврейка.

Сала знала: ей не победить в этом бою. Он уже окончен. На мгновение, она почувствовала глубокое облегчение. И лишь смутно слышала голос профессора.

– Или вы скрываете что-то еще?

Есть ли ей, что скрывать? Сала чуть не рассмеялась. Можно ли скрывать больше, чем собственное существование? Вдруг она почувствовала, как внутри закипает чудовищная ярость. Она высоко запрокинула голову. На шее и висках выступили жилы. Ладони сжались в кулаки.

– Я беременна, – выкрикнула она.

Профессор отпрянул. Его изумленный взгляд метнулся к двери, к окну и снова к двери.

Наброситься на него! Сдавить горло, задушить и спокойно выйти из кабинета. Спуститься по лестнице, выйти из здания, потом с территории больницы и бежать, бежать изо всех сил, спасая свою жизнь и жизнь ребенка.

Но куда?