– Должен быть способ излечить чахотку.

– Когда-нибудь его откроют, но мне он уже будет без надобности, – улыбнулся Холидей. – На Востоке чахотку называют туберкулезом. Выходит, чем труднее выговорить название хвори, тем ее труднее вылечить.

Из-за угла наконец вышел Уайетт.

– Привет, Генри, – поздоровался он, подходя к дому. Затем обратился к Холидею: – Я заступлю на следующие два часа, однако ночью ты будешь нужен мне здесь. Сегодня никаких игр.

– О, сыграть я все еще смогу, – ответил, поднимаясь на ноги Холидей. – Только не на деньги, а на жизни, – он обернулся к Уиггинсу. – Идемте, Генри.

Уиггинс вместе с Холидеем спустился в веранды и направился в сторону южной части города.

– Уайетт так озабочен здоровьем братьев, что забыл о другом важном деле, – заметил Холидей.

– О каком же?

– Скоро сами узнаете.

Через несколько минут они пришли в тюрьму. В конторе маршалов Мастерсон беседовал с Бантлайном.

– Привет, Док, – поздоровался журналист.

– Здравствуй, Бэт, – ответил Холидей. – Сегодня может быть тот самый день.

– Рассчитываю на это.

– Однако на всякий случай, думаю, вам лучше запереться в камере, – посоветовал Бантлайн. – Если с закатом вы не преобразитесь, я вас отпущу.

– В чем, собственно, дело? – поинтересовался Уиггинс.

– Я и Уайетт заключили сделку с одним шаманом, затаившим злобу на Клэнтонов, – ответил Холидей. – Мы убиваем братьев-Ковбоев, а шаман снимает заклятье с Бэта.

– Вы же не убили Айка, – напомнил Уиггинс.

– Зато прикончили Билли и других двоих Ковбоев, Маклори. Тоже, к слову, братьев. Это вполне себе жест доброй воли.

Бантлайн глянул в окно.

– Вам лучше пройти в камеру, Бэт.

Мастерсон кивнул и прошествовал в цельнометаллическую камеру, где Бантлайн его и запер.

– Теперь ждем, – сказал Холидей.

– Еще минуты две и солнце зайдет, – сообщил Бантлайн. – Тогда все и узнаем.

Прошло две минуты; затем третья, четвертая… Мастерсон по-прежнему оставался в человеческом облике.

– Чтоб меня черти задрали, старый сыч не подвел! – воскликнул Холидей. – Открывайте камеру, Нед.

Бантлайн отпер Бэта.

– Ну, как себя ощущаете? – спросил он.

– Есть хочется, – ответил Мастерсон и как-то странно улыбнулся, обнажив длинные клыки. – И пить.

– Черт! – воскликнул Бантлайн. – Что не так?

– Похоже, Куэсула сообщает: мы убили только одного Клэнтона, вот и он снял заклятье наполовину, – поделился соображениями Холидей. – Лучше бы тебе вернуться в камеру, Бэт.

Он осторожно подтолкнул Мастерсона, однако тот без видимых усилий отшвырнул дантиста в угол. Уиггинс и Бантлайн кинулись на вампира и попытались сдержать его – тоже тщетно.

– Вы мне были друзьями, – прорычал Мастерсон. – Не становитесь врагами.

Холидей выхватил револьвер и пальнул ему в ногу – безрезультатно. Мастерсон медленно обернулся и пригрозил:

– Сделаешь так еще раз, и я тебя убью.

– Хорошо, – ответил Холидей и убрал оружие в кобуру. – Раз уж ты собрался на охоту, пробуй отыскать Джонни Ринго. Думаю, ты один сумеешь с ним справиться.

– Ринго мертв, – ответил вампир и направился к выходу. – Мне нужна живая добыча.

Когда он вышел, Холидей бросился к двери и выглянул наружу. В небе над Тафнат-стрит пролетела гигантская летучая мышь, но вскоре и ее не стало видно.

– Вот спасибо! – пробормотал Холидей. – Мы ведь старались, и Айка скоро достанем. Мог бы оказать больше доверия, черт тебя возьми.

– С кем вы разговариваете? – спросил вышедший на улицу Бантлайн. – Здесь вроде никого… Может, вам говорить громче?

– Мой собеседник в дне пути отсюда, к северу от города, – мрачно ответил Холидей. – Впрочем, он меня прекрасно слышит.

– Где-где он был?! – громко переспросил Холидей.

– Прямо здесь, – ответила Кейт.

– С тобой?

– Боже мой, нет! Мне он противен. Ринго взял металлическую девочку.

– Он точно не прятался, – сказал Холидей. – Убить его нельзя, он уже труп. Так почему он не вышел на бой вместе с остальными Ковбоями?

– Ринго тебе записку оставил, – сообщила Кейт.

Она вручила Холидею сложенный лист бумаги, на котором аккуратным убористым почерком было написано:

Надеюсь, ты выжил, ибо ты – мой. Противно думать, что тебя положит какой-нибудь неграмотный олух. И если ты жив, то наверняка недоумеваешь, почему я не пошел с Клэнтонами и Маклори. Ответ прост: я работаю на себя и приказы принимаю только от себя любимого.

До скорого.

Дж. Р.

Следующие три недели Ковбои неприятностей чинить не решались, и единственной заботой Холидея и Эрпов оставался Мастерсон. В облике летучей мыши он подчинялся голым животным инстинктам, у него не сохранялось ни человеческой памяти, ни мыслей; всякий раз он улетал подальше от людей и питался кровью скотины. Зато в облике вампира-человека он старался соблюдать закон, однако кровожадная сущность постепенно брала верх. Эрп и Холидей не слышали, чтобы Мастерсон нападал на кого-то из горожан, хотя он вполне мог загрызть какого-нибудь путешественника или работника фермы за пределами города.

Старый Бэт – тот, что был до перестрелки – хотел вести себя примерно, а новый презирал моральный кодекс тех, кто поистине стал для него чужеродным видом.

Холидей навестил Эдисона на следующий день после перестрелки, дабы поинтересоваться, нет ли чего-то, что если не снимет проклятья, то хотя бы не даст Мастерсону приблизиться к борделю Кейт. Эдисон обещал покопаться в европейских легендах, поскольку о людях-вампирах в Америке он еще ни разу не слышал. Наконец, два дня спустя, изобретатель прислал за Холидеем.

– Что нашли? – спросил дантист, входя в кабинет.

– Вряд ли вам понравится, – ответил Эдисон. – Многое из найденного материала – просто мифы и легенды.

– Надо же что-то делать, – не сдавался Холидей.

– Ну хорошо, – тяжело вздохнув, сказал Эдисон. – Во-первых, ступайте к зеленщику и купите у него столько чеснока, чтобы хватило развесить над каждым окном и каждой дверью борделя.

– Чеснока? – выгнул брови Холидей.

– Ничего не гарантирую, – повторил Эдисон. – Я лишь пересказываю то, что удалось выяснить.

– Так, хорошо, чеснок. Что еще?

– Пусть все дамы в заведении наденут крестики, желательно на шею – там, где вампир их обязательно заметит. Если кто-то из дам по некой причине не может надеть крестик, пусть носит его в качестве броши.