Декерпел был талантливым актером. Прекрасно разыгрывал из себя невинного младенца. Я, конечно, доверчив, но не настолько. Ваннесте подвел к нам длинного, тощего клиента. Того интересовала книга о розах Pompon de Bourgogne.

— Пом-пом-помпом, — пропел Декерпел.

Пятая Бетховена. Как смел он, раб своих грязных прихотей, преступник, который вот-вот будет разоблачен, беззаботно напевать на глазах у всех?

— Белые и полосатые розы. Белые распускаются по весне, — сказал тощий клиент.

— Вам надо поискать там. — Декерпел показал, где. — Отдел «Досуг и природа».

Покупатель обиженно поплелся к полкам.

— Братец, — сказал Декерпел, — твое место — где?

— На складе.

— Вот и ступай на склад, дубина.

— Минеер Декерпел, — напомнил я. — Недавно ты говорил, что мужчин, которые вытворяют непотребства с детьми, надо лишать признаков мужского достоинства.

— Безо всякого сожаления, — встрял Ваннесте. — В тюрьму на всю жизнь. Но сперва оторвать яйца.

Рита, одетая в спортивный костюм для ежедневной трехкилометровой пробежки вдоль канала, добавила:

— И раскаленный железный прут в задницу. Око за око. Чтобы знали, что чувствует женщина.

— Вот видишь, Братец, — вступил Ваннесте. — Будь поосторожнее с девушками. Сперва проверь документы.

— А еще лучше — не распускай рук, — добавил Декерпел.

Все трое рассмеялись.

У меня в животе заурчало. Как будто зарычала собака, но пока — далеко.

— Минеер Декерпел, ты сам напрашиваешься. Ты сам выбрал себе кару. Не говори, когда она тебя настигнет, что ничего не знал об этом.

Этого ты не сказал.

Нет. Я очень хотел сказать, но не смог себя заставить.

Что же ты сказал?

Ничего. Они продолжали разговор. Декерпел рассказывал о ресторане на берегу Лейе, где он ел угрей, завезенных то ли с Тайваня, то ли из Финляндии. И изумительного кролика со сливами, тушенного в темном пиве.

Вечером я получил письмо, нотариус Альбрехт предлагал мне в следующую пятницу, в 11 часов, прибыть в его контору с удостоверением личности. Значит, снова придется отпрашиваться у минеера Феликса.

— Да иди просто так, — предложил Карлуша. — Молча. Я скажу, что ты вышел за покупками. Или что у тебя грипп. Чем меньше они знают, тем лучше. Золотое правило. Я вот всегда дураком прикидываюсь, когда меня о чем-то спрашивают, так до шестидесяти трех лет дожил, и ничего.

Мне не хотелось ехать к старику-нотариусу. Мне не хотелось возвращаться в родную деревню. Ведь я когда-то поклялся, что ноги моей там больше не будет.

Но с Карлушей мы говорили днем позже. Или раньше. А в тот вечер, когда я читал письмо нотариуса, у моего дома остановился новенький кроваво-красный «феррари». То есть, на другой стороне улицы, но напротив моего дома. Машина плавно затормозила. За рулем сидел здоровенный магометанин. Кто-то к соседям, подумал я, и вдруг увидел, из машины выходит Юдит. Пока она шла к моей двери, магометанин крикнул ей что-то вслед. Она в голубых джинсах и бейсболке.

Я живо сунул письмо нотариуса в задний карман.

Юдит сказала, что зашла проведать меня, узнать, как я себя чувствую.

— Мне лучше. Садись, пожалуйста.

— Не могу. Я еду в Оостенде.

— С ним?

— Да, с ним. Нравится машина?

— Красивая. Дорогая, наверное.

— Нас то и дело останавливают. Полицейские просто звереют, когда видят темнокожего за рулем «феррари».

— Их можно понять.

— Да? — улыбнулась.

— Из-за всяких иностранцев, с каждым годом их все больше и больше.

— Иностранцев как я? Как мама?

— К вам это не относится. Вы — все равно как часть семьи.

— Это я-то часть твоей семьи? — продолжает улыбаться, большой рот, полные, соблазнительные губы.

— Я хочу, чтобы ты стала моей семьей.

Улыбнулась чему-то другому.

«Феррари» просигналил.

— Я рада, что у тебя все в порядке.

— До свидания. — Я протянул руку.

Перевернула мою ладонь. Провела по ней ногтем указательного пальца.

— У тебя поразительная линия жизни. — Она рассматривала мои пальцы. — Я всегда стыдилась своих рук. У мамы были красивые длинные пальцы, выпуклые ногти. Ты этого, конечно, не помнишь. С тех пор много воды утекло.

— Ты живешь в Алжире, — говорю.

Отпустила мою руку.

— Уже нет.

«Феррари» снова просигналил, длинным гудком. Вижу: она сжала кулаки.

— Можно мне еще как-нибудь зайти, узнать как у тебя дела?

— Приходи, когда захочешь.

Садясь в «феррари», она что-то сказала своему магометанину, а он с усмешкой посмотрел в мою сторону. Я почувствовал себя, как улитка, вытряхнутая из раковины. Или как маленький мальчик, в которого ткнули горящей спичкой.

В девять, как обычно, пришла Анжела, она приходила по вторникам и пятницам.

Анжела Вандендрисше?

Да. В тот вечер она торопилась. Я дверь не успел затворить, а она уже снимала блузку. И сразу полезла в постель. Я сказал, у меня голова сейчас другим занята.

— Ну, пока она еще на месте, — сказала Анжела, — иди ко мне. У меня мало времени, сегодня у нашей Фирмин в школе родительское собрание.

Я заплатил ей. Она снова оделась, сказала:

— Спасибо. В следующий раз получишь двойную порцию.

В ту ночь я плохо спал. Принимал таблетки, они не помогали. Результат: когда минеер Феликс пришел на склад, а такое с ним случается не чаще раза в год, я был совсем сонный.

— Карлуша, — сказал минеер Феликс, — пойди-ка купи пачку «Белги[107]», и три «Баунти». И не торопись.

— Братец, моя матушка просила передать тебе благодарность и кое-что сообщить. Касательно твоей работы магазину не на что жаловаться. Мы всегда могли на тебя рассчитывать. Хотя как раз расчеты — не самая твоя сильная сторона.

Он указал мне на кресло фирмы Mario Sereni, номер двести восемь, хромированная сталь, обивка кожаная, цвет бордо, которое Карлуша только что распаковал, пластиковые пакеты и уплотнитель еще валялись на полу. Заставил меня сесть.

— По делу же о пропавших книгах, маскировке под суперобложками других книг и неразберихе в бухгалтерии, точный объем которой мы пока не можем определить…