Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, Тариэл просто обязан был сразу же посадить звездолет, а не крутиться на орбите, посылая вниз автомат за автоматом.
9-56: Вадим.
Под потолком Музея космоса, имитирующем звездное небо, стоял полумрак. Не снимая шлемофона, Вадим внимательно разглядывал образцы грунта, доставленного на «Алишере». Вне всякого сомнения, разгадка крылась в этих треклятых гранулах. На Муаровой планете они переливались всеми цветами радуги — результат свободного взаимопревращения элементов. А здесь, на витрине, вместо сказочных россыпей — горсть блеклых обрубков гвоздей. Если б была известна природа превращений, не возникал бы и вопрос почему погибли космонавты.
Без сомнения, химические метаморфозы вызывались какими-то неизвестными силами самой Муаровой планеты, ибо отторгнутые от материнского лона и доставленные с поверхности на борт звездолета, остававшегося на орбите, образцы моментально теряли свои чудесные свойства. Значит, разгадка оставалась там, в звездном скоплении РХ-16. Тариэл использовал все средства до последнего, посылая прибор за прибором на планету смерти, чтобы вырвать у нее тайну. Но тщетно. Скрупулезный анализ всех добытых фактов ни на шаг не приблизил решение проблемы.
Выходит, так и лежать безъязыко этим осколкам далекой планеты, ничем не выделяясь среди тысяч других экспонатов. А ведь может статься, что хищные атомы этих металлических гранул проглотили, ассимилировали элементарные частицы тех, кто когда-то назывались людьми и которые теперь вот в таком виде (по крайней мере, их немногие, но неотъемлемые частицы) вернулись домой на Землю в виде молекулярного памятника самим себе. Мир химических джунглей: неживое поглощает живое, дабы сохраниться, умножиться и перейти на новую ступень? Дурь какая-то! Тем более, что Муаровая планета глотала вместе с людьми и некоторые аппараты.
Но ведь не могла материя исчезнуть бесследно! Растворившись в чужом неприветливом мире, она стала его составной частью. В едином организме Вселенной, словно в живом теле, одни вещества превратились в другие на благо всей материальной системе и во имя ее дальнейшего развития. Значит все-таки в этой пригоршне гранул — пусть самый малюсенький, но все же ключик к разгадке. Вот только какую дверь им открывать? Да и как? Попробуй по мизинцу египетской мумии узнать, какие социальные силы были заинтересованы в умерщвлении фараона…
9-57: Батыр.
В какой-то момент ему вдруг сделалось не по себе: когда на рядом расположенных экранах он увидел сразу два изображения — Лаймы и Радмилы. Обе — предельно сосредоточены, обе — заняты решением важных проблем, обе — вдохновенно прекрасные. Одну — он скоро обнимет, а другой — давно уж нет в живых. Но трансляция ломала очевидную истину. В настоящем существовали и жили на экранах два изображения — одинаково реальные (вот они прямо перед тобой) и одинаково нереальные (потому что в действительности перед тобой всего лишь пластиковые экраны, оживленные электронными лучами).
Возникало какое-то новое измерение реальности, свободно соединявшее прошлое с настоящим, насмехавшееся над смертью и тем трепетом, который она внушала людям, победившим болезни и старость, но остававшимися бессильными перед насильственной гибелью. А может, эта новая реальность свидетельствует о каких-то глубинных закономерностях, присущих самой действительности? И есть доля истины об особой и не дающейся человеку природе неевклидовых миров, обладающих разной кривизной и различным числом измерений?
Произошел сдвиг во времени, и Радмила, оказавшись в плену таинственных сил Муаровой планеты, вместе с «морским ежом» совершила прыжок в прошлое или будущее, откуда всегда можно вернуться назад. А если нет обратной дороги? Нет возврата — не значит: нет выхода. Если бы на месте Радмилы оказалась Лайма, Батыр, не задумываясь бы последовал вслед за ней. Разве в иных мирах не требуется мужская поддержка? Или невозможна любовь? Ведь Данте, преодолев ад и чистилище, разыскал Беатриче в сферах рая. Точно так же и Батыр понесся бы вослед за Лаймой, преодолевая любые препятствия.
Или все это только красивый вымысел? Игра поэтического воображения? Пусть так! Даже если путешествие во времени или в иных мирах — плод досужей фантазии, призрачный результат абстрактно-математических расчетов, — он все равно предпочел бы разделить участь Лаймы. Пускай хотя бы их атомы соединились в муаровой хляби — раз не дано было соединиться живым людям…
9-58: Лайма.
Беспрестанно поглядывая на часы, она поймала себя на мысли, что с нетерпением ждет перерыва. В первый раз оказавшись в столь ответственном положении, девушка чувствовала, что еще немного — и не выдержит непривычного напряженного ритма. Информация обрушивалась непрерывным потоком сразу на несколько экранов, соединенных в единую систему и напоминавших в целом большое окно, разделенное переплетами на одинаковые прямоугольники. Необходимо было, моментально сориентировавшись в разноплановых сведениях, сделать минимальную выборку и направить ее в учебный канал связи. Поэтому вскоре Лайме уже казалось, будто ее затянуло в водоворот горной реки, когда, сломленный быстрым течением, понимаешь, что единственно возможный способ выплыть — это сдаться на милость свирепых волн, которые в конце концов и вынесут к противоположному берегу.
Вместо того, чтобы не торопясь осмыслить и взвесить все увиденное и услышанное, она едва успевала нажимать клавиши и кнопки, чувствуя, как неумолимое течение экранных событий ломает ее самостоятельность и волю. Лишь в самое последнее мгновение она испытала инстинктивный страх, когда глядя на спокойное лицо Радмилы вдруг явственно осознала, что далеко не так просто полностью раствориться в чужой жизни: в то время как «морской еж», в котором находилась ничего не подозревавшая звездолетчица, отмеривал последние метры по муаровой зыби, — Лайма каким-то десятым чувством ощутила, что сейчас и будет тот самый последний шаг. И действительно, тотчас же экран всколыхнули зигзаги и полосы.
Запись точно протоколировала каждую секунду разыгравшейся трагедии. Что же должен испытывать Тариэл, каждый раз заново переживая события вплоть до их такого простого и такого страшного конца? Сто, триста, а может — и тысячу раз? На орбите вокруг Муаровой планеты — когда еще теплилась надежда, что спасение возможно. При возвращении домой, — когда гибель экипажа стала бесспорной реальностью, но мысль продолжала лихорадочно биться в поисках причин и над выявлением ошибок. Наконец здесь, на Земле, где коллективный разум планеты пытался найти ответы на те же вопросы.
И вот теперь вновь, быть может, в тысяча первый раз Тариэлу предстоит пережить несчастье вместе с учениками. Так вправе ли они доставлять эту боль своему Наставнику? Разве смысл уроков нравственности, чтобы доставлять боль? Разве в этом должна проявиться их зрелость?
10–00:
