Конечно, Лайла понимала, что ей надо проявить сострадание и отпустить ребенка. Днем, когда она об этом думала, все казалось легко и просто. Но ночью она уже не могла с собой справиться, а иногда даже шла на большой риск: тихонько вставала и выдвигала ящик комода. Но с каждым разом ребенок, которого она брала на руки, становился все легче, и через некоторое время Лайла увидела, что он уже не открывает глаза.

Ричард обращался с ней как с инвалидом, но Лайла не возражала. Он сменил график работы и нанял еще одного механика, чтобы можно было приходить в мастерскую только днем. По утрам он запрещал Лайле вставать с постели и сам приносил ей чай, булочки и журналы. Ее видения и головные боли прекратились. Врачи говорили, что дело идет на поправку, но после ланча, когда Лайла оставалась в доме одна, она слушала, как стучит ее сердце, ожидая услышать его неровные удары. Это было ужасно — такая сильная жажда жизни. Это говорило о том, что у тебя совсем не осталось гордости. Когда позвонила Рей и сказала, что может уходить с работы пораньше, Лайла согласилась принимать ее у себя, хотя и отказывалась с ней разговаривать. Единственное, на что соглашалась Лайла, — это чтение вслух «Лос-Анджелес тайме». Рей открывала входную дверь ключом, который Ричард оставлял ей под терракотовым вазоном, отправлялась на кухню, наливала себе молоко, а Лайле — лимонад и несла в комнату Лайлы. Специально для нее Ричард ставил возле кровати стул, и Рей сидела, упираясь ногами в краешек матраса. Чтение вслух она начинала с заголовков, затем шла колонка редактора, гороскопы и программа вечерних телепередач. Чтение вслух напомнило Рей собственное детство, когда мать любила читать ей рецепты из французских поваренных книг, в то время как семья обедала в основном печеными бобами и гамбургерами. Наверное, поэтому Рей очень неохотно покидала дом Лайлы, всякий раз выискивая причину, чтобы остаться подольше. Если во время чтения Лайла засыпала, Рей уходила на кухню и дочитывала газету сама, и если в раковине не было грязной посуды, то просто стояла у окна и смотрела на улицу.

Но даже если Лайла не спала, она иногда, казалось, переставала замечать Рей. Однажды, когда Рей читала программу передач, Лайла внезапно села на постели.

— Я, конечно, вынуждена лежать в постели, но слушать всю эту чушь вовсе не обязана, — заявила она. — Интересно, ну кто, находясь в здравом уме, станет читать сюжет «Ангелов Чарли»?

— Мне кажется, это интересно, — возразила Рей. — Смотрите, как им удается втиснуть содержание целого фильма в одно предложение. Я на работе занимаюсь тем же: регистрирую письма и отвечаю на звонки.

— Читайте мне что угодно, только не программу передач, — потребовала Лайла, и Рей подумала, что впервые за долгое время между ними произошло нечто вроде разговора.

На следующий день Рей вместо газеты принесла книжку с детскими именами.

— Никак не могу подобрать ребенку имя, — сказала она.

— Простите, — возмутилась Лайла, — но для больной женщины вы выбрали совершенно неподходящее занятие.

Но Рей уже начала читать, и вскоре обе забыли обо всем на свете. Когда Рей, дойдя до буквы «М», сказала, что ей пора уходить, Лайла была разочарована. После этого она с нетерпением ждала, когда закончатся выходные и Рей снова принесет свою книжку, но во вторник Рей задержалась на работе. В половине четвертого Лайла вылезла из постели и встала у окна. Потом ей почему-то стало казаться, что ею пренебрегают, и когда возле дома остановилась машина Рей, Лайла молча повернулась и легла в постель. Когда Рей вошла в комнату — как обычно, с молоком и лимонадом, — Лайла притворилась, что спит. Рей прождала около часа, но Лайла упорно продолжала делать вид, что крепко спит.

В тот вечер Рей что-то почувствовала — внизу живота у нее словно камень образовался. Поняв, что скоро вот-вот родит, Рей ужасно испугалась. Она с трудом объяснила по телефону врачу свое состояние. Доктор начала ее успокаивать, утверждая, что у нее обычные симптомы Брэкстона — Хикса, то есть ложные схватки. Из всего этого Рей поняла только одно: ее беременность скоро закончится. У нее и в самом деле будет ребенок.

После этого Рей стала сама не своя. На работе она путала файлы и не могла соединить Фредди с теми, кто был ему нужен. Однажды Фредди пригласил ее на просмотр одного канадского фильма. Там некая вдова по имени Евгения, оказавшись на далеком севере, где снега было по пояс, боролась с волками с помощью винтовки, а с одиночеством — с помощью крепкого индийского чая. Сидя в зале, Рей все время вспоминала свою мать и к концу фильма разрыдалась.

— Ну и дребедень, — сказал Фредди, когда в зале зажегся свет.

— Правда? — спросила Рей, вытирая слезы рукавом блузки. — Вы не купите этот фильм?

— Пусть канадцы сами его и смотрят, — заявил Фредди. — Они там у себя в Торонто думают, что сидеть и ждать прихода весны — это безумно интересно.

Возможно, оттого, что дела шли неважно, а возможно, оттого, что Рей уже было на все наплевать — ведь все равно уволят, — в общем, придя в офис, Рей подделала подпись Фредди и от его имени купила права на «Евгению». Вернувшись на улицу Трех Сестер, Рей никак не могла прийти в себя после столь опрометчивого поступка. Даже отказ Лайлы выбирать имя для ребенка не отвлек ее от тягостных мыслей. Однако Рей не стала долго расстраиваться. По дороге домой она заехала в китайский ресторанчик и, ожидая свой заказ, вдруг почувствовала сильнейшее разочарование. Любимый мужчина ее обманул, тренер, на которого она так рассчитывала, не хочет обсуждать с ней имя будущего ребенка, а тот тренер, с которым она работает, общается с ней не чаще раза в неделю, оставляя на холодильнике короткие записки типа: «Сегодня она в хорошем настроении» или «Осторожнее — сегодня она встала не с той ноги». Садясь в машину, Рей чувствовала, как остро пахнут китайские пирожки, лежащие рядом с ней на сиденье. От этого запаха ей стало еще хуже. Паркуя «олдсмобиль» возле дома, она думала о матери, находившейся где-то за три тысячи миль, и в результате ударила чужой «мустанг». Рей пришлось оставить владельцу записку с указанием координат своей страховой компании.

Шагая по дорожке к дому, Рей продолжала мысленно перечислять все несчастья, обрушившиеся на нее с прошлого лета, и вдруг остановилась как вкопанная. Прямо перед ней в тени деревьев стоял тот самый одичавший черный Лабрадор, который когда-то во время жары уже заходил в ее двор. Рей знала, что бежать ни в коем случае нельзя. Она стояла, прижимая к себе пакет с китайской едой. Было холодно, в апреле такое бывает редко. Даже на расстоянии было слышно глухое рычание собаки. Она была такой худой, что можно было пересчитать все ребра.

— Хорошая собачка, — сказала Рей.

Джессап как-то рассказал ей, что собаки ловят оленей, хватая их за задние ноги. Они ехали по Скай-лайн-драйв и любовались осенними листьями, когда внезапно увидели стаю собак, преследовавших добычу. Рей удивила такая осведомленность Джессапа, но она не верила ему до тех пор, пока не услышала далеко в лесу яростный визг. После этого она велела Джессапу жать на газ и ехать отсюда как можно быстрее.

Собака держала хвост кверху, что было недобрым знаком. Рей почувствовала кислый привкус во рту и подумала, делают ли беременным прививки от бешенства. Ребенок зашевелился. Когда он вот так ворочался, Рей казалось, что внутри ее ходят волны.