— А небольшой металлический футляр вы не находили? — нетерпеливо перебил его Ари.

— Нет, насколько мне известно. Успокойтесь, мы еще успеем об этом поговорить.

Выходит, блондинка забрала пятый квадрат. Оставался последний. И Ари не представлял, где его искать. Теперь, когда Мона убита, раздобыть его будет гораздо труднее.

— Ваша подруга подтвердила, что в вас действительно стреляла женщина, — продолжал прокурор, — и что она скрылась на машине. Разумеется, именно она совершила пять убийств. Мы на верном пути, Ари. Это уже кое-что. Но мы обсудим все позже… Если я здесь задержусь, врачам это не понравится. Отдыхайте. Я зайду к вам ближе к вечеру, и мы подведем итоги, договорились?

— Мона Сафран…

— Она мертва.

— Да, знаю. Она… Она была убеждена, что за всем этим стоит Альбер Крон. Его надо задержать, господин прокурор.

— У нас маловато улик..

— Задержите его, — повторил Ари. — Пора положить этому конец…

— Ладно. Я подумаю.

— Что касается женщины… Убийцы. Это высокая блондинка с голубыми глазами. Я ее уже видел. В Реймсе, в тот день, когда был убит Поль Казо. Она заходила в кафе неподалеку от его дома… Я ее видел. В самом начале. Она сидела прямо передо мной, и…

— Успокойтесь, Ари, успокойтесь…

— А анализы ДНК?

— Они подтвердили, что убийца не Мона Сафран. Но в базе данных нет совпадений. Убийца пока на свободе. Игра не окончена. А теперь отдыхайте.

Ари кивнул. У него кружилась голова, и хотелось спать. Когда прокурор вышел, он закрыл глаза.

Нет. Игра еще не окончена.

— Вот пятый квадрат, председатель.

Согласно своему ритуалу, Ламия вошла в подвальное помещение особняка, облаченная во все черное. Длинные светлые волосы волнами спускались ей на спину Именно здесь, под парадным залом, проходили собрания для избранных. Те, на которые допускались не все члены братства.

Боковые стены длинного сводчатого подвала были затянуты черными драпировками с желтой каймой. В центре возвышался прямоугольный стол человек на тридцать. Перед каждым стулом размещались микрофоны на гибкой подставке. В полу под драпировками были искусно скрыты лампы, отбрасывающие на стены оранжевые круги приятного рассеянного света. В глубине комнаты — все тот же символ ордена в виде черного солнца, образованного скрещенными свастиками. С одной стороны от него стоял шкаф с каталогами, где хранилась часть секретных архивов, а с другой — книжный шкаф со специальной литературой. На противоположной стене, у входа, висели портреты самых знаменитых членов братства со дня его создания. Разумеется, среди них были основатель Карл Хаусхофер,[21]сам Адольф Гитлер, Альфред Розенберг, Рудольф Гесс и Герман Геринг. А пониже — портреты прославленных французских представителей ордена. Полиция весьма удивилась бы, обнаружив среди них некоторых политиков и известнейших ученых… Но орден умел хранить свои тайны.

Сидевший в конце стола. Альбер Крон принял футляр из рук Ламии и с сияющим от радости взором открыл его.

Он рассмотрел пергамент, улыбаясь, как ребенок, наконец получивший долгожданный подарок, потом закрыл футляр и взглянул на Ламию:

— Мне доложили, что у вас возникли затруднения..

— Маккензи добрался туда раньше меня. Квадрат я добыла, но от него мне избавиться не удалось. А главное, я не исполнила ритуал.

— Это не имеет значения.

— Для меня имеет.

Старик поднялся и убрал футляр в атташе-кейс, лежавший на столе рядом с ним.

— Ваш ритуал, Ламия, — всего лишь символ.

— Да. И вам, как и мне, хорошо известно, насколько важны символы. Вы сами меня этому научили.

Альбер Крон устало махнул рукой:

— Конечно, конечно. Но мы с вами выше всего этого, Ламия. Сейчас главное — собрать страницы. Пока все они не окажутся у нас, мы не найдем то, что ищем. Вот наша цель.

— Мне необходимо избавиться от Маккензи, — отрезала молодая женщина.

— Этим занимается наш союзник.

— Ему следовало позаботиться об этом раньше. Он не справился.

Альбер Крон нахмурился. Он так и не свыкся с ее бессердечностью. Она была еще более черствой и непреклонной, чем он сам. До сих пор ему удавалось направлять ее энергию и жестокость во благо ордена. Бесспорно, Ламия — важнейшее звено в их цепи. А значит, и самое опасное, если он утратит над ней контроль. Зная, какой она грозный противник, он лишь надеялся, что Ламия никогда не пойдет против него.

— На этот раз он не промахнется.

— Хотелось бы вам верить, председатель. Даже в одиночку Маккензи ставит под угрозу все наши планы. Он слишком опасен, чтобы мы позволили..

— Не спорьте, — оборвал ее старик.

Альбер Крон знал, как воздействовать на эту женщину. Она уважала лишь силу и власть. И он не колеблясь прибегал к ним, понимая, что только так сохранит ее уважение.

— Я говорю, что мы им займемся, и точка. Ваше дело — заполучить последний квадрат. Вам предстоит долгое путешествие…

— Все путешествия — ничто по сравнению с тем, которое нас ожидает.

Улыбаясь, Альбер Крон кивнул:

— Вы совершенно правы, Ламия. Ну же, не тратьте времени зря. Чем скорее мы получим последний квадрат, тем лучше.

Молодая женщина почтительно склонила голову и замерла, не сводя глаз с его кейса.

Крон нахмурился:

— Чего вы ждете, Ламия?

Сверкнув глазами, она подняла голову, задумчиво прикусила губу, развернулась и поспешно вышла.

Раздавшийся в больничной палате телефонный звонок вырвал Ари из сна. Поморщившись, он приподнялся на локте и дотянулся до трубки.

— Маккензи?

— Да…

— Говорит прокурор Руэ.

Ари взглянул на часы. Уже далеко за полдень. Он проспал куда дольше, чем собирался.

— Хотел предупредить, что уже не успею к вам сегодня зайти. Мне очень жаль. У меня плохие новости.

— Слушаю вас.

— Мы не можем найти Альбера Крона.

— Я так и знал, — ответил Ари, ничуть не удивившись. — Ему известно, что я подобрался к нему вплотную. И он залег на дно. Во всяком случае, это подтверждает его вину…

— Я объявил его в розыск. В конце концов мы его возьмем.

— Надеюсь. Надо выяснить, что он скрывает, господин прокурор. Он действует не один. Нужно нащупать связь между ним, убийцей, типом, проникшим в мою квартиру, и тем, за которым я гонялся по городу. Уверен, кое-что нам даст их татуировка — символ ордена «Врил». Удалось Управлению судебной полиции найти что-нибудь в неонацистских кругах?