И случай этот оказался бывшим хозяином Акелы. Папа уехал на какой-то большой «сход», о котором, разумеется, мне ничего не рассказывал. Его не было три дня, я наслаждалась полной свободой и отсутствием напряженного молчания в доме. Все-таки тяжело, когда живешь бок о бок с человеком и постоянно, хронически молчишь.

И вот папа вернулся. Отоспавшись после перелета, он спустился к обеду – я уже вернулась из института – и, садясь за стол, бросил:

– Позвони своему, пусть приедет сегодня на ужин.

Все, больше ни слова за весь обед. Но мне было достаточно одной этой фразы, чтобы потерять аппетит и покой. Что он задумал? Зачем вызывает Акелу? О господи, все внутри трясется…

Акела, казалось, не удивился. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он попросил меня успокоиться и не нервничать и сказал, что непременно будет. Разумеется, я не могла думать ни о чем больше, не могла усидеть на месте, а потому тихонько выскользнула из дома и вывела из гаража мотоцикл. Доехав до большой дорожной развилки, которая делила загородную трассу на три направления, я прислонила «Харлей» к дереву и приготовилась ждать. До того момента, как на дороге показался «Прадо» Акелы, я успела выкурить полпачки сигарет и изрядно перенервничать. Меня тошнило, как при сильном отравлении, – надо же, совсем нервы расшатались, и это в восемнадцать-то лет…

Акела заметил меня и остановил машину.

– Ты что тут делаешь? – спросил, приближаясь ко мне, и я едва не заплакала.

Изобразив неопределенный жест, я отвернулась, а он внимательно смотрел на землю вокруг мотоцикла – количество окурков явно превышало его понятия о допустимости.

– Нервничаешь? Из-за чего?

Я снова неопределенно махнула рукой, и Акела развернул меня к себе лицом:

– Аля, хватит. Что произошло?

– Я… я боюсь, Саша. Боюсь. Зачем он тебя позвал?

– Поговорить. Что тут страшного?

– Ты его не знаешь! Возьмет и застрелит тебя! – в отчаянии воскликнула я и уткнулась лицом в его кожаную куртку.

– Глупости. Ты говоришь глупости, Аля, – обнимая меня, спокойно сказал он. – Сама посуди – к чему звать меня в дом, да еще через тебя, чтобы убить? Это нелепо. Существует много других способов сделать это.

– Я очень боюсь за тебя…

– Моя малышка, – улыбнулся Акела, поднимая мою голову за подбородок. – Не волнуйся, все будет хорошо. Поехали.

В дом мы входили, держась за руки. Я чувствовала себя приговоренной к виселице. Вот я поднимаюсь на эшафот, сопровождаемая барабанной дробью. Еще несколько мгновений – и я задергаюсь в петле, и ничего уже не будет – ни неба, ни солнца, ни любимого человека.

Не знаю, что чувствовал Акела – по-моему, ничего. Его лицо напоминало мраморное изваяние, маску – ни единой эмоции. Спокоен, собран, сосредоточен. Такое самообладание было мне непонятно. Неужели действительно не боится?

Папа уже сидел во главе стола, накрытого белой крахмальной скатертью.

Галя стояла в ожидании распоряжений за его правым плечом. Что удивило меня, так это присутствие за столом Бесо, дяди Мони и моих братьев – как я не заметила машин во дворе? Вот это переволновалась.

Папа молча указал пальцем Акеле место, я пошла было на свое привычное, но он вдруг сказал:

– Сядь рядом с ним, – и я заметила, что на втором торце стола стоят два прибора. Два рядом, как на свадьбе.

У меня глухо заколотилось сердце, я села и тихонько опустила руку на колено Акелы. Тот сжал ее своей ручищей – мол, не бойся, я же рядом, все хорошо.

Галя начала подавать закуски. Мне ничего не лезло в горло, а молчание за столом, разбавляемое только стуком вилок, угнетало. Точно как перед казнью…

Наконец папа взял бокал с шампанским, которое не пил в принципе, встал и объявил:

– Ну что, думаю, пора объявить причину, по которой я вас тут так экстренно собрал. Моя дочь выходит замуж. Думаю, представлять жениха необходимости нет. Предлагаю выпить за это.

Все, включая нас с Акелой, замерли и не знали, что делать. Дядя Моня начал протирать салфеткой очки, Бесо – заслезившиеся глаза. Семен повернулся и подмигнул мне, а Слава выглядел отрешенным, как, впрочем, и всегда.

– Майзл тов… – пробормотал дядя Моня. – Майзл тов, счастливчик. Такую девочку отхватил… Старый Моня шафером на свадьбе будет, старый Моня ее на руках носил, крошечку…

– Вай, молодец, Фима! – вторил ему и Бесо, уже переставший сентиментально хлюпать носом. – Акела хорошим зятем будет, не пожалеешь.

– Ладно, хватит сопли размазывать! Берите фужеры, выпьем за помолвку, – папа вышел из-за стола и подошел к нам.

Мы с Акелой поднялись, я дрожащей рукой держала фужер и боялась, что расплескаю шампанское на скатерть. Папа долго смотрел в лицо Акелы, потом хлопнул его по плечу и сказал:

– Твоя взяла. Отдаю тебе Сашку. Но смотри, – если что не так – не обессудь.

– Нет нужды. Я никогда ее не обижу, – ответил Акела, и отец улыбнулся:

– Ну, поцелуй уже невесту, что ли. А то не помолвка – поминки какие-то.

Акела нагнулся и легко поцеловал меня в губы. Я, кажется, покраснела, потому что щекам вдруг стало жарко. Папа обнял меня и шепнул на ухо:

– Будь счастлива, Кнопка.

– Спасибо, папа, – я давила подступившие слезы благодарности отцу за понимание. Но что, что заставило его передумать – его, такого ярого противника нашей свадьбы?

Этот вопрос прояснился спустя время – все уже наелись и выпили, и расслабившийся папа рассказал о встрече с бывшим хозяином Акелы и о том, что тот отозвался о моем женихе в исключительно превосходной степени как о человеке достойном и умеющем держать слово и выполнять обещания. Папа сделал выводы. Кроме того, зная меня, он понимал, что рано или поздно я уйду – и он бессилен помешать мне. Так лучше согласиться на брак с Акелой, которого он знал и о котором получил такие отзывы, чем я вдруг приведу ему в дом какого-нибудь «шлемазла», как сказал бы дядя Моня, а что – с меня станется.

Свадьбу назначили на январь. Я продолжала жить в родительском доме, куда вернулся и мой жених. Отношения с отцом у них оставались натянутыми, да это и понятно – любой родитель считает, что ребенок должен принадлежать только ему, а мужчине вообще тяжело пережить тот факт, что дочка стала взрослой. Его малышка, которую он водил за руку в зоопарк, которой дарил кукол, вдруг приводит в дом чужого мужчину и говорит – папа, познакомься, это Саша, я выхожу за него замуж. Ну, в нашем случае Сашу в дом привел сам отец, конечно, но сути это не меняло – Акела забрал меня у отца.

Папа держался в рамках, но разговаривал сухо и только по делу. Они обсуждали предстоящую свадьбу, оставив мне право самой заниматься поиском платья. Этим я занялась с восторгом, благо уже появилась возможность выписать что-то по каталогу из-за границы. В результате «из городу Парижу» пришла изумительной красоты белая норковая накидка, потому что выходить замуж я решила в том самом винтажном кружевном платье, что купил мне как-то Саша. Накидка же нужна была, чтобы не замерзнуть – все-таки зима. Папа, правда, сначала воспротивился – мол, как можно выходить замуж в том, что кто-то носил до меня.