Все это время Димадис провел в каюте. Поначалу изоляция была вынужденной, и все его требования, обращенные к запертой двери каюты, оставались без ответа. Через несколько часов после выхода из порта Крон наконец открыл дверь. Димадис снова заявил протест и потребовал вернуться в Липару, но начальник стражи даже не удостоил его взглядом. Крон молча удалился, оставив дверь открытой. На чужом судне, посреди моря запирать пленника не имело смысла. Димадис демонстративно захлопнул дверь и остаток пути не выходил из каюты.

Поначалу советник все время размышлял о несправедливости судьбы. Однако отчаяние и ощущение безнадежности вскоре уступили место страху, причем не только перед Кроном и угрозой Гиско, но и перед римлянами. Димадис понял, что карфагеняне готовят римлянам ловушку, и догадался — хотя не имел понятия, какая это ловушка, — что его город должен сыграть роль наживки. Сам Димадис станет олицетворением расставленной западни. Советник оказался между молотом и наковальней, и от осознания этого у него внутри все похолодело. На чью сторону ни стань, ему придется предать либо карфагенян, либо римлян, и, если он не найдет выхода из положения, под угрозой окажется и его жизнь, и жизни его родных.

* * *

Аттик смотрел, как Гай поворачивает румпель влево и «Аквила» огибает мыс, чтобы войти в бухту Остии. Рулевой выровнял галеру и поставил перед каструмом ее в ряд с двадцатью галерами нового Классис Романус, Флота Рима.

В присутствии флота жизнь в порту Остии еще больше оживилась, словно галеры, бросившие якорь в бухте, устранили угрозу со стороны карфагенян на юге. Торговые суда непрерывно отходили от причалов, направляясь в самые дальние уголки Средиземноморья. Курс «Аквилы» пролегал по одному из самых оживленных участков бухты, но если раньше галере приходилось лавировать, прокладывая себе путь, то теперь эти же суда уступали дорогу боевому кораблю.

Аттик прибыл в Остию по приказу Тудитана, чтобы продолжить обучение экипажей нового флота, и предстоящая работа не радовала капитана «Аквилы». Стажеры теперь сами командовали галерами и могли не подчиняться приказам Аттика. Он понимал, что не стоит рассчитывать на прежнее внимание, а с учетом того, что некоторые капитаны с самого начала отказывались признавать его авторитет, дальнейшее обучение могло опираться только на его опыт — опыт, которого в некоторых случаях просто не существовало.

Септимий также был в Остии, днем раньше присоединившись к своему опциону, и Аттик, приближаясь к причалу, увидел знакомую фигуру перед строем манипулы Четвертого легиона.

Сегодняшние тренировки предполагали обучение технике абордажа — под видом демонстрации того, как карфагеняне высаживаются на вражеские галеры. Для легионеров это будет первый опыт высадки на палубу судна — в спокойных водах и без тяжелых доспехов, но тем не менее реальный опыт, и Септимий надеялся, что он ускорит обучение. «Аквила» пришвартовалась, и на причал был переброшен трап. Легионеры по одному поднялись на палубу. Похоже, никто не испытывал особой радости в преддверии нелегкого дня.

* * *

В ста ярдах от «Аквилы» к причалу пришвартовалось торговое судно из Липары. У трапа стояли Крон и капитан.

— Если мы не вернемся, ты плывешь прямо в Липару и сообщаешь адмиралу, что нас предали.

Капитан кивнул, и Крон повернулся к Димадису:

— Запомни, Димадис. В городе у тебя будет возможность предать нас, но ты не сможешь помешать отплытию этого судна. Если адмирал получит сообщение, твою семью немедленно предадут смерти.

Димадис опустил голову — страх и покорность были написаны у него на лице. Крон сошел на берег. За ним проследовали мрачный и безмолвный Димадис и четыре телохранителя Гиско, теперь сторожившие советника. Как только они оказались на берегу, трап убрали, и судно отчалило, освобождая место для следующего, ожидавшего своей очереди.

— Подождите здесь, — приказал Крон и направился к конюшне, чтобы нанять лошадей до Рима.

Димадис стоял между четырьмя бдительными охранниками, отрезанный от окружавшей его суеты. Окинув взглядом забитую судами бухту, советник заметил галеру, на полном ходу приближавшуюся к каструму. У него перехватило дыхание, а сердце учащенно забилось, когда он узнал вымпел, развевавшийся на мачте триремы. Орел, раскинувший крылья в полете, — именно в его честь было названо судно.

— «Аквила», — беззвучно прошептал Димадис, отказываясь верить своим глазам.

Он не видел галеру больше двух лет, с тех пор, как Липара перешла в руки карфагенян. Город привлекал пиратов, курсировавших вдоль северного побережья Сицилии, и «Аквилу» всегда с радостью встречали в порту Липары. Димадис хорошо знал капитана галеры.

— Пошли!

Димадис, чьи мысли были прерваны внезапной командой, повернулся к возвышавшемуся над ним Крону. Карфагенянин схватил советника за плечо и повел сквозь толпу к конюшне. Димадис торопливо семенил, силясь успеть за высоким начальником охраны, но все же не смог удержаться и оглянулся на «Аквилу». Вид галеры заронил в нем искорку надежды, и этот огонек он лелеял всю дорогу до Рима.

* * *

Сципион молча слушал возражения Дуилия. Младший консул произвел на него впечатление. Такое случалось крайне редко, но он считал, что все дело в обсуждаемом вопросе. Сам Сципион не принимал участия в дебатах, но тайно позаботился о том, чтобы вопрос включили в повестку дня, и теперь радовался неприятному положению, в котором оказался Дуилий.

Сенат обсуждал налоги, доход от которых должен пойти на строительство нового флота, в частности налог на товары, продаваемые на рынках. Новый сбор, если его введут, получит дипломатичное название «спасительного налога», что будет напоминать о легионах, запертых на Сицилии в результате блокады. По мнению сената, такое название должно ослабить недовольство людей. Часть налога будет взиматься с покупателя, а часть — с продавца. Будучи главным поставщиком товаров на продовольственные рынки Рима, Дуилий в этом случае лишится огромных сумм — особенно если большая часть налога придется на продавца.

Дуилий оказался в безвыходном положении. Выступить против налога было бы непатриотично. Если же закон принять в нынешнем виде, младшему консулу придется почти в одиночку оплачивать строительство нового флота. И теперь Сципион с огромным удовольствием наблюдал за искусством политической эквилибристики, продемонстрированным Дуилием.

Младший консул вернулся на место, и его сменил другой сенатор. Обсуждение продолжилось. В этот момент Сципион заметил Лонгуса, спешившего к человеку, который появился в дверях зала. Вспомнив молодого сенатора и его странное выступление, положившее начало десятидневным дебатам о постройке флота, Сципион внимательно наблюдал за их разговором.

* * *

— Советник Димадис? — удивленно спросил Лонгус, приближаясь к человеку, которого разглядел из противоположного конца зала.

— Сенатор Лонгус, — поздоровался Димадис, явно радуясь знакомому лицу.

Однажды Димадис выступал перед сенатом, и на том заседании присутствовал Лонгус, который был членом комиссии по торговле с Эоловыми островами, в том числе с Липарой. Молодой сенатор со всей серьезностью отнесся к своим обязанностям, что понравилось советнику с Липары, и они прониклись друг к другу симпатией. Именно за эти отношения и цеплялся Димадис, пытаясь унять волнение.