– Отлично, Мейзи.

Джек кашлянул. Элли обернулась и покраснела, постепенно становясь из розовой густо-алой.

– Ах, капитан.

Смутился именно Джек. Кретин, дубовая голова, болван. Он и не знал, что столько людей – людей, зависящих от него, – не умеют читать. Как же в таком случае могли они найти хорошую работу, улучшить свою участь, не обладая умением, которое он считал само собой разумеющимся? Глупец, равнодушный осел, честил он себя.

– Продолжайте.

– Нет, мы уже кончили на сегодня, – сказала Элли, положив мелок. Она дала Харриет стопку бумаги – раздать всем, чтобы они могли практиковаться самостоятельно.

– Завтра в одиннадцать, мисс Силвер? – спросил Хокинс. – Я скажу Ланди. Завтра его очередь.

Все проходили мимо него, опустив глаза, и Джек почувствовал себя окончательно толстокожим существом.

– Я думаю… вы занимаетесь прекрасным делом, обучаясь чтению, – сказал он. – Сожалею, что мне самому это не приходило в голову.

– Ну, что тут такого, кэп. Вы же заняты.

Когда все ушли, Харриет побежала на конюшню посмотреть, не прибыл ли ее пони. А Джек сказал Элли:

– Я должен был заранее назначить время своего прихода.

– Но ведь вы пришли и проведете вечер с Харриет.

Одобрение светилось в ее серых глазах, и от этого синие пятнышки в них танцевали. Джек и не знал, как много значит для него ее одобрение, пока не почувствовал, как приятна ему эта похвала. Он чувствовал бы себя еще лучше, если бы пришел навестить Харриет, а не ее гувернантку.

– Благодарю вас за то, что вы делаете, – сказал он вполне серьезно. Он все еще огорчался, что ему самому это не пришло в голову. Он попытался объяснить, почему так произошло, настолько же ради себя, насколько ради нее. – Понимаете, меня не воспитывали как будущего владельца поместья. Эта роль отводилась моему брату – ему предстояло править своим маленьким королевством, отвечать за благополучие всех, живущих в нем. Я был всего-навсего вторым сыном, на всякий случай, запасным, если так можно выразиться.

– Вздор. Держу пари, пока вы были в армии, вы заботились о жизни большего количества людей, чем когда-либо приходилось делать вашему брату. Все ваши ветераны возносят хвалу вам, говорят, что другие офицеры никогда не были так внимательны к своим подчиненным. Ведь Кэллоуэй рассказал мне, что некоторые офицеры даже не ходили в бой с войском, но посылали людей впереди себя. Вы так не делали.

– Кэллоуэй слишком много болтает. – Благослови Бог его воровское сердце.

А Элли продолжала:

– А теперь вы берете на работу столько бывших солдат, сколько можете, чтобы дать им возможность зарабатывать и вернуть уважение к себе.

– Но вы даете им – и женщинам в том числе – возможность надеяться на лучшее будущее и гордиться своими достижениями. Это дорогого стоит.

Элли разгладила оставшиеся бумаги.

– Мне нравится учить людей.

Джек удивил самого себя, сказав:

– А мне нравитесь вы, мисс Эллисон Силвер. – Вероятно, то были самые честные слова, которые он когда-либо говорил женщине, и при этом в них не было ни намека на флирт. Почти не было. И он ждал, что она ответит.

Наконец Элли сказала:

– Я думаю, что вы поступили прекрасно, взяв к себе дочь капитана Хилдебранда и поместив ее в приличную обстановку.

То есть подальше от него и его игорного дома. Об этом она не сказала ни слова, но Джеку и так все было ясно. Он кашлянул.

– Ну ладно, пойду на конюшню, посмотрю, не решил ли Сэмюел подать прошение об отставке.

Элли сложила грифельные доски в аккуратную стопку и собрала мелки в кувшин, готовясь к завтрашним занятиям. И сказала, все еще не глядя на Джека:

– Я так поняла, что вы обещали навещать Харриет. Но мне бы хотелось, чтобы вы не мешали нашим занятиям. Миссис Семпл всегда считала, что регулярное расписание приучает учащихся к дисциплине и организованности.

– А как же развлечения?

– Для игры есть время рано утром, когда мы будем ходить в парк, и во второй половине дня, после выполнения домашних заданий. Я думала, что вы встаете поздно, поскольку клуб открыт далеко за полночь. Я назначила уроки для слуг как можно позже, чтобы они могли выспаться. Вы можете приходить после этого.

Джека отодвинули на задний план… и ему было обидно. Он платит жалованье этой женщине, он поместил ее в элегантную обстановку, он из кожи вон лезет, лишь бы защитить ее репутацию, и к тому же запер на засовы свою душу. А что взамен? Ни поцелуя, ни улыбки.

Он поклонился и вышел.

Элли опустилась на стул. Ну вот, она это сделала. Можно поставить себе «отлично» за успех, самообладание и выполнение своего плана. Она позволила Джеку уйти и не попросила его остаться. Она решила, что держать дистанцию – это единственный путь для нее, если она хочет уцелеть, работая у капитана Эндикотта. Иначе она не выдержит искушения и бросится в его объятия прямо в этой импровизированной классной комнате. Либо бросится с крыши Кард-Хауса!

Ночью, когда она оставалась одна в своей спальне, все это казалось делом несложным. Днем, если Джек стоял в нескольких шагах от нее, было гораздо труднее. Этим утром он был так хорош собой, с волосами, еще влажными после утреннего умывания. На лице его вместо бледности, свойственной картежнику и полуночнику, был свежий, здоровый румянец, словно Джек прошел пешком от клуба. И она собралась повернуться к нему спиной?

Потом он сказал, что она ему нравится. Конечно, не настолько, чтобы взять ее в любовницы, но она ему нравится. Элли обрадовалась. Она обрадовалась, что он ее уважает, обрадовалась, сказала она себе, что он интересуется ею только из-за Харриет.

Кроме того, ночью она думала долго и упорно – уснуть она не могла, и времени у нее хватало – о тех чувствах, которые она испытывает к этому человеку. Вожделение, вот как называется это чувство. Последняя попытка старой девы познать настоящую страсть. Конечно, он хорош собой, очарователен и мастерски освоил искусство ублажать женщин. Ну ладно, скажем иначе – обольщать женщин. Он ведь повеса. Элли жалела себя, потому что все равно соблазн был велик.

Но пусть он распутник – она-то не женщина легкого поведения. Даже сейчас она вспыхнула, вспомнив, как высоко он задрал на ней ночную рубашку. Но это к делу не относится. Если вести себя как добродетельная гувернантка, он станет относиться к ней как к добродетельной гувернантке. В противном случае она погибнет.

И потеряет не только девственность. Ее душа будет принадлежать Джеку, и он будет волен лелеять ее либо погубить по своей прихоти – завтра, сегодня или в следующем месяце. Но разве это так много – принести в жертву девичество и сердце ради того, чтобы оказаться в объятиях Джека Эндикотта? Никто еще не сделал для нее так много добра за эти двадцать пять лет.