Но, пока не пришло еще от Вас это признание, это доказательство Вашей искренней дружбы, я расскажу Вам, что я сделала сразу после Вашего ухода. Вы, конечно, будете потрясены. А сделала я, Шарлотта, вот что. Я облачилась в одежду моих мужей — в бриджи Годфри, жилет Сэма, сапоги Абрахама и в шляпу моего дорогого Пола. Поскольку я сейчас очень похудела, то выглядела во всем этом как мальчик, и очень, скажу я Вам, убедительно выглядела в накладных бакенбардах Сэма (свои-то он никогда не мог отрастить). И вот, нарядившись во все это — Вы сейчас ужаснетесь, — я вышла из моего одинокого холодного дома на вечернюю улицу.

Какая это была прелесть, Шарлотта, — я почувствовала себя свободной! Мои душа и тело не чувствовали никаких уз. Я шла по людным улицам и видела множество военных — множество красавцев, смеющихся, пьяных, пеших, конных и в экипажах, один даже «оседлал» слабоумного дурачка Пека, а тот смеялся, заливаясь слюнями. И никто из встречных не узнавал меня в этом мальчишеском обличье. А я упивалась этой людской толпой, в которой была как перст одинока. И вот наконец я оказалась у гостиницы «Кожаный Чулок».

За занавесками в освещенных окнах двигались тени, и от дверей вдоль улицы до самой лавки зеленщика тянулась очередь из мужнин, ожидающих, когда их впустят. Переулками я пробралась на Вторую улицу, нашла там дверь кухни заведения моей сестры. В кухне никого не было, и я вошла. Там было грязно, очень грязно, повсюду тарелки с объедками пирожных и каких-то сладостей, даже мухи — это посреди-то зимы! Я прошмыгнула в гостиную. Там какой-то мужнина в шотландке играл на органе, звук ею показался мне очень знакомым — уж не орган ли это из Темпл-Мэнора? Я помню, что видела в Вашем доме очень похожий — такой простенький, без украшений, со странным звучанием. Ведь это вполне в духе моей сестры — взять и украсть что-нибудь. Огромный красный попугай пронзительно верещал в клетке, а сидевшие в гостиной мужнины пили и громко хохотали. И моя сестра была там, в мужской одежде, громадная как гора.

Единственным дамским предметом у нее был павлиний веер. Она собирала деньги с мужнин на выходе.

Укрывшись за высоким растением в кадке, я стала наблюдать и ждать.

Некоторые из мужнин, что были там, Шарлотта, — осмелюсь снова привести Вас в шок, — это те, кого мы с Вами хорошо знаем. Я узнала даже отца Хенрика, этою немецкого католического священника, хотя он все время прятался за перегородкой на кухне. И Соломон Фолкнер был там. И Нэт Помрой. Даже доктор Споттер с его вечно влажным жирным лбом. Я могла бы назвать и многих других, но не буду. Я пряталась все время за этой кадкой с цветком, и, похоже, никто не замечал моего присутствия. Я была уверена, что сестра не видит меня, но она вдруг встала и громко объявила:

— Что-то, по-моему, дует. Угоститесь-ка пирожными, пока я разберусь с этим сквозняком.

Мужчины в гостиной очень обрадовались — по-видимому, эта фраза имела какой-то другой, только им понятный смысл. А Джинджер направилась к выходу, кивнув мне по дороге, чтобы я следовала за ней. Что я и сделала через минуту.

Джинджер поджидала меня за дверью. Закрыв ее за мной и прислонившись к ней своей могучей спинищей, она рассмеялась и сказала:

— Итак, Син, ты пришла навестить меня в моем заведении. Пришла, несмотря на траур по усопшему мужу.

В этой одежде — какое святотатство! — И она схватила меня за шиворот.

— Я пришла повидать свою сестру, узнать, как ты поживаешь, — сказала я.

— О-о, это хорошо, — проговорила она, удивившись.

Мы смотрели друг на друга. Потом из кухни на лестницу вышел юноша в зеленом женском платье, за ним священник. На прощание юноша чмокнул старика в щечку, потом повернулся к нам и его красивое лицо просияло.

— Ой, Папа Джин, — заговорил он нежным голоском, — а твоя сестричка так похожа на мальчика! И где только нахваталась таких повадок? Видать, в академии.

Джинджер рассмеялась, поцеловала его в губы и сказала ему:

— Иди. Иди работай, любовь моя. — Когда она, пропустив его в гостиную, повернулась ко мне, глаза ее еще похотливо сверкали. — Ну так что скажешь, Син? Работать сюда пришла? — И она шагнула ко мне, как будто собиралась обнять.

Пятясь к выходу, я вскричала:

— Я порядочная женщина!

Джинджер поджала губы и уже не улыбалась.

— А я не то про тебя слыхала.

Я пришла в ярость и крикнула ей:

— А мне плевать, что ты про меня слышала, Джинджер! Убирайся ко всем чертям в ад!

Она усмехнулась и ответила почти шепотом:

— B ад? В ад далеко ходить не надо. Мы уже и так в аду, не так ли? И муженьки твои уже машут тебе ручкой.

Я убежала. Дома сердце у меня колотилось так, что мне пришлось выпить изрядную порцию Маджева снадобья. Проснулась я только сегодня, то есть три дня подряд спала. Мари-Клод, хмурая и мрачная, принесла мне в постель чашку бульона. Я выпила его, и у меня появились силы, чтобы написать Вам это письмо.

Пришлите же мне, Шарлотта, доказательства Вашей верной дружбы и помогите мне выбраться из этой беды. Только делайте это поскорее, сразу же как получите это письмо. Пожалуйста, Шарлотта, поскорее, а то я в полной растерянности.

Ваш друг

Синнамон.

* * *

С конторки Шарлотты Темпл, Франклин-Хаус, Блэк-берд-Бэй, Темплтон. 7 февраля 1862 года

Моя дорогая Синнамон!

Каких странных вещей Вы требуете от меня! Целых два дня я провела в растерянности и в раздумьях, пытаясь решить, должна ли я выполнить Вашу просьбу, и все же пришла к выводу, что да, должна. Если кто и способен помочь Вам облегчить душу, то это буду я. На сегодня у меня есть два доказательства моей любви к Вам — две тайны, два признания. О первом, я уверена, Вы и так догадываетесь. Прошлой ночью я посветила фонарем в окне отцовского кабинета, и мсье Лё Куа откликнулся. Теперь, Синнамон, быть мне замужней женщиной, и это вселяет в меня радость!

А вот о второй тайне, я уверена, Вы бы никогда не догадались. Помните, как прошлой ночью бегали и кричали люди, как спешили пожарные бригады, и бил колокол? Это горело здание суда — возможно, Мари-Клод рассказывала Вам.

Так вот это была я, Синнамон, — я и есть тот самый поджигатель. Вы, конечно, спросите, как я могла сделать такое? Как, если в это время я находилась у себя дома в Блэкберд-Бэй, в целой миле от того места, в объятиях человека, которому предстоит стать моим мужем? Вы скорее всего не поверите мне, Синнамон, но я даже в точности и не знаю, как я это делаю. Знаю только, что у меня всегда так было — в моменты сильного эмоционального возбуждения я что-нибудь поджигаю. Вот и в ту ночь в Хайд-Холле, после тою как открыла для себя коварство Сюзанны Кларк, я подожгла там какое-то строение, хотя не покидала своей комнаты. И я устроила пожар в типографии Финни в ту самую ночь, когда мсье Лё Куа признался мне в любви. И я устраивала все те пожары, когда еще не встречалась с мсье Лё Куа и очень печалилась, боясь, что никогда не стану женой и матерью! Да, это была я — та, на которую Вы никогда бы не подумали!