Смелой и неожиданной для французов явилась атака ахтырских гусар под командой Давыдова. Гусары на рысях вклинились с тыла, смяли и рассеяли пехоту неприятеля.

Французы отступили и скрылись в лесу.

Смеркалось. Ляхово пылало. Звучал набат. Небо почернело от дыма. Французы метались из стороны в сторону, пытаясь вырваться из окружения.

Корпус Ожеро понес большие потери. Здраво оценив обстановку, генерал приказал: «Выкинуть белый флаг!»

Разом смолкла артиллерия. Забили барабаны. Отделившись от стрелковой линии, к Ожеро парламентером для переговоров поскакал на белом коне командир партизанского отряда Александр Фигнер. Он заявил решительно:

– Сдавайтесь, генерал! Вас держат в кольце пятнадцать тысяч солдат. При малейшем сопротивлении корпус ваш будет сметен!

В отчаянии Ожеро без колебаний принял все условия парламентера.

Сражение у Ляхова окончилось победой. В плен сдалось две тысячи рядовых и шестьдесят офицеров во главе с генералом. Далее отряд Давыдова вел поиск между Ельнинской и Мстиславской дорогами, подвигаясь к Смоленску. В пути Денису Васильевичу довелось еще раз повстречаться с Фигнером.

– Наслышан я, любезный Денис Васильевич, что вчера ночью пленил ты порядочное число французов? – войдя в избу, обратился к Давыдову Фигнер.

– Было дело, – кивнул в ответ Давыдов. – А с чем ты-то пожаловал, Александр Самойлович?

– С просьбой к тебе. Дозволь, Денис Васильевич, растерзать плененных тобою недругов моим еще ненатравленным казакам.

Тяжко вздохнув, Давыдов опустил голову. Его до глубины души поразила столь неожиданная просьба – растерзать беззащитных людей... Он пристально глянул на своего боевого соратника: правильные черты лица и добродушное выражение глаз Фигнера, казалось, совершенно не вязались с его словами. Денис Васильевич вспомнил, что недавно слышал от кого-то, будто Фигнер жестоко пытал и расстреливал пленных поляков.

– Смилуйся, Александр Самойлович, не выводи меня из заблуждения, – возразил ему Давыдов. – Оставь мне право думать, что героизм и великодушие есть душа твоих боевых дарований. Без них, по моему суждению, подвиги мертвы. Я желал бы, чтобы у нас было поболее добросердечных солдат, а тем паче офицеров.

– Неужто ты не расстреливаешь? – нахмурился Фигнер.

– Да, я расстреливаю. Недавно приказал я порешить изменника Родины, который умудрился даже служить в армии Бонапарта.

– И ты никогда не расстреливал пленных?

– Боже меня сохрани! Никогда и нигде не уподоблялся я извергам. Вели сей же час спросить либо тайком разузнать о сем варварстве моих казаков.

– Ну так невелика беда. Походим вместе, – предложил Фигнер. – Смею надеяться, ты быстро расстанешься с предрассудками.

– Ежели честь солдатская и сострадание к несчастью поверженных в бою суть предрассудки, – резко парировал Давыдов, – то я с ними умру. Я предпочитаю их твоему рассудку. Запомни раз и навсегда, Александр Самойлович, я глубоко презираю убийство по расчету либо по склонности к разрушению и жестокости.

Соратники замолчали.

Закурив трубку, Денис Васильевич попрощался с Фигнером и вышел из избы, якобы для отдачи приказов. Он велел партизанам немедля удвоить стражу при узниках, а уряднику Крючкову поручил лично нести за ними особый надзор. Засим Давыдов поспешил отправить пленных французских офицеров для дачи показаний в главную квартиру.

В своих воспоминаниях Денис Васильевич писал, что Сеславина он ставил несравненно выше Фигнера и как воина, и как человека. Наряду с безграничной храбростью Фигнера Сеславин воплощал в себе «строжайшую нравственность и изящное благородство чувств и мыслей».

Напрасно ждал Наполеон,

Последним счастьем упоенный,

Москвы коленопреклоненной

С ключами старого Кремля:

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

А.С. Пушкин

Доблестные и сокрушительные действия партизан радовали Кутузова. Восхищаясь размахом «малой войны», фельдмаршал отдал приказ: «Направить Давыдову 500 казаков с Дона».

С надеждой и гордостью глядел Денис Васильевич на бравых донцов, подоспевших в самый раз. Теперь под его началом образовалась значительная команда – более восьмисот человек. С нею можно было дать достойный отпор гарнизону карателей из Вязьмы. Более трех недель каратели безуспешно преследовали партизан.

По дороге к городу Красному Давыдов повстречал части русской армии под командованием своего боевого друга генерала Раевского. Раевский поздравил его с блестящей победой над французами у Ляхова и пленением Ожеро.

Узнав об успехе совместных действий партизан и о разгроме корпуса Ожеро, Кутузов собственноручно написал на донесении: «Победа сия тем более знаменита, что в первый раз, в продолжении нынешней кампании, неприятельский корпус положил пред нами оружие».

Главнокомандующий русской армией пожелал лицезреть пламенного партизана и вызвал его в Ставку. Надлежало спешить, и Давыдов прямо в походном кафтане поскакал на коне в главный штаб.

Кутузов остановился в просторной крестьянской избе в окрестностях Красного. Увидев в дверях бородатого партизана, фельдмаршал подозвал его к себе, долго молча рассматривал, а затем сказал:

– Я еще лично не знаком с тобою, но прежде знакомства хочу от души поблагодарить тебя за молодецкую твою службу. – При этом Кутузов крепко обнял Давыдова и прибавил: – Удачные опыты твои рассеяли мои былые опасения и доказали пользу партизанской войны. Столь много вреда она нанесла и нанесет еще неприятелю.

– Извините, ваша светлость, что осмелился предстать пред вами в мужицком кафтане.

Услышав эти слова, Михаил Илларионович отечески замахал руками:

– Полно, полно, Давыдов! Я понимаю, что так надобно в народной войне. Действуй, как ты действуешь – головою и сердцем. Мне нужды нет, что голова твоя покрыта шапкой, а не кивером, да и сердце твое бьется под армяком, а не под мундиром. Всему свое время. Скоро и ты будешь в башмаках на придворных балах!

И Денис Васильевич, польщенный радушным приемом главнокомандующего, принялся горячо рассказывать ему о деяниях партизан:

– Соратники мои не наносят прямые удары главным силам неприятельской армии, а берут под прицел ее отдельные гарнизоны. Поражая врага в слабейшие места, они обрекают его войска на голод, на нехватку оружия и фуража, затрудняют продвижение. Тем самым они подрывают изнутри наполеоновскую армию.

– В чем же видится тебе суть партизанского поприща?

– Поприще наше, ваша светлость, требует пламенной страсти к смелым предприятиям. Но одной предприимчивости недостаточно, – вдохновившись, добавил Давыдов. – Гибкий ум и настойчивость в достижении цели – вот что необходимо партизану. Кроме того, должен он уметь сочетать в себе неустрашимость и бодрость юноши с опытностью старца. Словом, партизан – тот же лихой гусар или казак, волею судьбы оказавшийся в тылу неприятеля, но наотрез отказавшийся от легкомысленного молодечества.