На третий день Михаил сам пошел в церковь, где Леонардо показывал ему незаконченные фрески с ангелом. К своему удивлению, он увидел там богатенького синьора, которому показывал на площади фокусы с монетой.

– Добрый день, синьор!

– А, фокусник! Здравствуйте.

В этот раз синьор был одет в заляпанный красками халат и выглядел, как маляр.

– Я бы хотел увидеть Леонардо.

– Я бы сам хотел видеть этого бездельника! Увы, уже три дня он не показывается мне на глаза. Позвольте представиться: Верроккьо, владелец мастерской и наставник этого оболтуса.

– Микаэле, торговый гость. Впрочем, я, по-моему, уже представлялся. А где он может быть?

– У него сто дорог, а у меня одна – откуда мне знать? Скорее всего где-нибудь пьет вино с друзьями. Выгнал бы я его, но у мальчика талант, а он дается Богом! Да вы посмотрите на его ангела! – Верроккьо ткнул пальцем в сторону фрески.

Михаил уже видел творения Леонардо и рядом с ним – ангела Верроккьо. Леонардовский ангел выглядел явно лучше. Но и Христос, написанный учителем, тоже смотрелся великолепно.

– Вы не поверите, но этот ленивый оболтус скоро превзойдет в живописи меня! Меня, Верроккьо, картины которого висели уже в галерее Уффици и на стенах дворца герцогов Медичи, когда Леонардо еще только родился!

– Мне кажется, вы слишком требовательны к нему, синьор Верроккьо. У парня талант, причем не только живописца – у него задатки талантливого механика и инженера. Он мечется, ищет свое место в жизни.

– Зачем? Он его нашел! – Верроккьо снова указал кистью на фрески. – Сам святой Лука, я уверен, будет в восхищении от его фресок.

– Прощайте, – Михаил откланялся.

Для учителя Леонардо его ученик в первую очередь – художник.

Михаил не смог встретиться с Леонардо ни в этот день, ни на следующий.

Меж тем пришла пора уезжать. Пока он доберется до Венеции, будет в самый раз, месяц. И уезжать, не повидавшись, не поговорив с Леонардо, обидно, но он сам где-то скрывается. Наверное, избегает общения с Михаилом. Хотя он и в церкви не появляется, учитель его тоже не видел.

Михаил расспросил хозяина постоялого двора, как добраться до Венеции, минуя Феррару – не хотелось рисковать, проезжая этот город.

– А зачем вам вообще ехать через Феррару? Местные жители едут до Римини, что на побережье, а потом морским путем – в Венецию.

– Будет ли из Римини попутное судно?

– О, синьор, да в Венецию несколько раз в день идут корабли. А коли монеты звенят в кошеле, так можно нанять парусную лодку. Вмиг домчит – правда, если погода будет хорошая.

– Спасибо за совет.

Михаил расплатился за постой, собрал скромные пожитки и направился к почтовой станции, которая располагалась на окраине. Он уже подходил к ней, когда сзади донеслись крики:

– Синьор Микаэле! Синьор, подождите!

Михаил остановился, обернулся. Его догонял Леонардо. В руке его болталась картонная папка, а сам Леонардо запыхался от быстрого бега.

– Успел, – улыбнулся он.

– Добрый день, Леонардо! Куда же ты пропал? Я даже искал тебя – не хотелось уезжать, не попрощавшись.

– Как жаль, что вы уезжаете! Я хотел подарить вам картину на память.

Леонардо достал из папки небольшую, размером в тетрадный лист, картину в плоской простенькой раме и протянул ее Михаилу.

– Это вам с благодарностью, на память.

Михаил повернул к себе картину лицевой стороной. На ней был он сам. Картина была выписана мастерски, лицо как живое, с каким-то одухотворенным выражением. И одежда его – та, которая сейчас на нем.

– Не судите строго, Микаэле, у меня было мало времени, и писал я по памяти.

– Спасибо, Леонардо.

Михаил растрогался, обнял Леонардо.

– Желаю тебе удачи, Леонардо. У тебя все будет хорошо, это я тебе как ясновидящий говорю, как предсказатель будущего.

– Благодарю вас, Микаэле. И вам удачной дороги. Если будете снова во Флоренции, обязательно зайдите. Здесь у вас появился друг.

Пассажиры стали садиться в дилижанс. Сел и Михаил, помахав Леонардо на прощание.

В дилижансе Михаил достал из-за пазухи картину Леонардо, полюбовался. Нет, не собой любимым, а мастерством Леонардо. Очень точно было выписано лицо, причем художник очень верно отразил внутреннее состояние Михаила.

Купец спрятал картину на груди, под курточку. Пожалуй, это самое ценное его приобретение в Италии, причем неожиданное. Стекло что – товар, пусть и дорогой. Продаст он его, выручит деньги – и все. А картина руки самого Леонардо! Ею его потомки будут любоваться.

Михаил поймал себя на мысли, что потомков – в смысле детей – у него пока нет. И семьи нет, не женат он. Есть дом с прислугой, корабль, дело, которое его кормит, а семьи нет, как нет и любимой женщины. Выходит – не многого он достиг в этом времени. А впрочем – ив своем тоже. Рядовой инженер – без квартиры, положения и семьи.

Пожалуй, его достаток и положение в Москве сейчас даже предпочтительней: у него деньги, они предполагают свободу действий, и в этом есть своя прелесть. Он может заняться одним делом или другим, не ощущая жесткого временного регламента – к восьми на работу, перерыв на обед, едва ли не ежедневные планерки и еженедельные совещания.

Но и рисков неизмеримо больше. Не прогадаешь с товаром, так пираты на море настигнут или свои разбойники ограбить или убить могут, а хуже того – татары. Те могут и в плен угнать. Вот уж с чем не ожидал столкнуться Михаил в своей жизни, так это с рабством. Дикость какая-то!

Он добрался до портового городка Римини и не стал дожидаться попутного судна, а нанял парусную лодку. В порту таких было много, за деньги их владельцы могли доставить желающих в любой город Италии или Греции на побережье – ведь Адриатическое море теплое, и штормы здесь редки.

На исходе второго дня впереди показалась Венеция.

– Прибыли, синьор!

– Давай вот к тому судну!

– Как скажете, синьор!

Лодка пришвартовалась к борту их с Пафнутием судна. Тот был на борту и увидел Михаила.

– Заждались! – радостно закричал он. – Товар-то уже готов, вчера на судно весь день свозили. Ну, здравствуй!

Он обнял Михаила и с чувством похлопал его по спине.

– Рад видеть тебя в добром здравии. Чего узнал-увидел?

– Города посмотрел, а приобрел – вот, – и Михаил достал из-за отворота курточки портрет работы Леонардо.

– О, парсуна! – так на Руси назывались картины. – Ты гляди, как на тебя похож!

– Так это же я и есть!