Возможно, двадцать Эно, а возможно, и две тысячи. Время потеряло значение, оно скользило сквозь него бесплотной тенью и растворялось, впитавшись в сырой влажный воздух подземелья. Времени не было. Был лишь сам Крэйн – заблудившийся в себе и своих воспоминаниях, безразличный ко всему окружающему, тощий как вобла и неподвижный, как навеки замерший холм.

Но человек, дремавший в нем, до этого оглушенный, стал приходить в себя. Все чаще Крэйн вспоминал чистое небо и ощущение мягкой теплой земли под ногами, все чаще от беспробудной серости потолка он сжимал зубы. Пробуждение это было долгим, оно растянулось не меньше чем на несколько десятков Эно, но оно принесло плоды. Однажды в Урт Крэйн заговорил.

– Нам надо уйти отсюда.

Багой, ковырявшийся от нечего делать в редких зубах соломинкой, от неожиданности вздрогнул.

– Что?

– Бежать, говорю, надо. Мы здесь умрем.

– Бежать? Да у тебя, смотрю, таки все мозги прогнили. Куда еще бежать? Отсюда что ль?

– Это возможно. Я знаю.

– Тайлебу нажевался? – презрительно сплюнул урод. – Тебе даровая похлебка поперек горла встала? В ывар-тэс заспешил?

– Не кричи. – Крэйн взял его за плечо, встряхнул. Ощутив на себе твердую руку и взглянув вблизи в его глаза, Багой обмяк.

– Куда бежать? – прошептал он, испуганно косясь на спящего в своей клетке Пейта, который во сне беспокойно выворачивал шею. – Сам на колья иди, мы без тебя. Тебя дружинники по пальцам в ывар спустят. Иль у тебя Ушедшие в заступниках?..

– Не хочу гнить заживо. Мы сможем выбраться из тор-склета и покинуть Трис. А там дружинники шэда нам не указ. И будет тебе твоя миска похлебки, с мясом вместо гнилой танги. Разумеешь?

– Эге.

– Ты мужчина, а не тварь из калькада, до самой смерти будешь позволять, чтоб на тебя пялились, как на диковинное животное? И сдохнешь в своей соломе? Ну, ты!

– Ишь разголосился, – проворчал Багой, отстраняясь и с опаской косясь на помятое плечо. – Что ты раньше такой смелый не был, а? Дурак ты, вот кто. Не буди народ своими глупостями, тебе отсюда ход один – по коридору, да только не ногами, а на руках. Отсюда живыми не выходят.

– Потому что не пытаются. Вы живете здесь, как забредшие на поле тайлеба одурманенные шууи.

– Зато кончим своей смертью! Тут закон таков – смерть у каждого своя. Хошь выбираться – других за собой не тащи, не твое это дело. А дураков живот себе пороть заради глупости тут нет. Сам и ступай. Бежи.

– Один я не смогу, – терпеливо сказал Крэйн. – Одному мне даже из клетки не выбраться. Мне нужны люди. Много людей.

– Три десятка? – Багой, обретя обычное спокойствие, скрипуче хохотнул. – Ну иди, поищи таких! Сказано же тебе – отсюда выходят только на руках. Живым отсюда ходу нет.

– Мы попытаемся. Найди в себе смелость, сырая душа!

– Смелость?.. Э, брат, для того чтоб на смерть наступить, смелость не требуется. Коль у тебя смелости много – проживи тут хоть три тысячи Эно, тогда и будешь разумничать. Я в этой жизни ничего не боялся, ни когда на хегга шел, ни когда в переулках стис прямил. И я в отличие от тебя разума-то за свою житуху набрался. Любая жизнь, хоть она горше недобродившего фасха, лучше, чем получить два локтя хитина в брюхо. Будь смелым, чтоб терпеть эту жизнь, а не скулить, как побитый шууй о свободе. Вот она, твоя свобода! – Он пнул худой ногой ворох сырой соломы. – Жри ее, пока есть! Как помрешь – свободы у тебя не будет, верно?

Крэйн прикрыл глаза и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул.

Трусливый разглагольствующий старикан явно напрашивался на то, чтоб ему скрутили шею, но он понимал – если путь наверх найти действительно можно, ему нужны будут люди. Терять соседа, пусть даже такого, непозволительная роскошь. Кроме того, в чем-то Багой был прав, была в его словах какая-то трезвая, выработанная грязными улицами и возрастом, нотка. И она заглушала все громкие слова Крэйна о свободе и гордости.

Прошло четыре Урта, прежде чем он понял, что легче зубами проложить путь из подземелья, чем убедить Багоя – тот лишь скалил зубы и продолжал свою вечную песню. Крэйн пытался завести подобный разговор с соседями, но те, относясь к странному уроду настороженно и с опаской, предпочли отказаться сразу.

Долгая бездеятельность зарядила его рвущейся на свободу энергией, каждый день, проведенный в собрании уродов, казался тупым деревянным гвоздем, вогнанным в тело. Стены и потолок давили на него, обычные запахи, к которым, как он думал, он привык, вызывали тошноту и слабость.

Теперь Крэйн думал только об одном – как покинуть это место, и даже месть Орвина казалась давно забытой и смешной. Выбраться из-под земли – и домой, в Алдион… Орвин не посмеет прикоснуться к нему и пальцем, увидев изуродованное лицо, он отходчив и давно понял, что между Крэйном и смертью Риаен нет и не могло быть никакой связи. И Лат поможет, он всегда помогает…

Сам шэд Трис спускался в узилище не часто, даже не сопровождал гостей.

Лишь изредка, в сопровождении отборных дружинников с обнаженными эскертами он позволял себе прогуляться по коридору, неспешно и по-хозяйски оглядывая свой зверинец. Уроды благодарили его, славили его доброту, но лишь в надежде выпросить дополнительную порцию похлебки. Это удавалось немногим – шэд Трис, вяло улыбнувшись, никогда не обращал на них внимания. Крэйн ждал его визита четыре десятка и еще девять Эно, часами ожидая услышать скрип двери и отголоски его голоса. Он понимал, что только Асенеф может стать его путем на свободу.

Шэд появился внезапно, на закате Урта. Бесцветный луч высветил из сумрака его уверенную властную фигуру, скользнул по начищенным кассам дружинников. Уроды со сна заворочались, их хриплые густые голоса заглушили громкие отзвуки шагов по деревянному полу коридора. Асенеф шел впереди, небрежно засунув руки за богатый толстый пояс и лениво перебегая взглядом с одной клетки к другой. Наткнувшись на Крэйна, он сделал шаг в его сторону. Породистое благообразное лицо дышало благородством черт, сытостью и сознанием собственной силы. Крэйн встал у решетки, прижавшись похудевшим телом к прутьям.

– Мне надо кое-что передать, – сказал он быстро, отчаянно желая, чтобы Асенеф не прошел дальше. – Это важно. Очень важно.

Асенеф искривил бровь, глядя на своего фаворита.

– Действительно? Это интересно.

– Я – Крэйн, шэл Алдион. Я бежал из Алдион, вам это наверняка известно. Мой брат Орвин сейчас шэд, можете узнать у него. Я – сын Кирана и Таиль, двадцать восьмой в роду шэл Алдион. Это правда.

– Шэл Алдион? – Шэд покачал головой. – Ушедшие, ты действительно готов на что угодно, чтобы лишить мою коллекцию самого ценного экспоната.

– Я клянусь, что каждое мое слово – правда. Слово шэла. Прикажите узнать и…

– Мальчик мой, возраст позволяет мне отличать вздор от истины, а это не тот случай, когда старику можно задурить голову. Я привык ко лжи, особенно в этом благом месте, но настолько откровенно и нагло мне, признаться, еще не лгали. Ты действительно необычен.