– Зачем? Зачем ты так со мной? – Сдавленно произношу, смотря в яркие глаза моей мучительницы.

– Посмотри, Флинт. Ты обходишь это место стороной даже в своих мыслях, не так ли? – Она облокачивается о дерево, а я опускаю взгляд на её красные кеды.

– Я не хочу здесь быть. Они лежат… вот там… они лежат рядом, и я дышать не могу. Джасмин, я… чёрт, неужели, ты наслаждаешься, когда мне больно? – Кривлюсь от своих слов и не даю себе возможности хоть немного почувствовать, иначе разорвёт.

– Нет, я привезла тебя сюда, чтобы ты понял, это место ничто, – приподнимая брови, встречаюсь с её серьёзным взглядом.

– В каком смысле?

– В прямом. Что ты видишь вокруг себя? Камни, и всё. Под нами гробы уже со съеденными телами. Кладбище, но не мёртвых, а эгоистичных живых. Зачем сюда приходят? Чтобы пожалеть себя, вспомнить всё плохое, что связывало человека и погибшего. Расплакаться напоказ, чтобы это увидели прохожие и посочувствовали горю. Это блеф. Это человеческий эгоизм и слабость. Здесь никого нет, кроме неодушевлённых предметов и нас. Поэтому бессмысленно избегать этого места и страдать. Это никому не нужно, кроме тебя самого, – она отталкивается от дерева и подходит ко мне, бегающему глазами по её насмешливому лицу. Я всего ожидал, но не этого. Не такого отношения к мёртвым, хотя в её словах есть доля правды. И я бы услышал её, если бы сейчас воспоминания не прокручивались назад.

– Тогда зачем? Зачем ты притащила меня в это бесполезное место, по твоим словам? Зачем говоришь это всё мне? Выходит, что никак вину не искупить. За что ты мстишь мне, Джесс? – Зло шиплю, сжимая с силой ручку зонта.

– Мщу? Нет, Флинт, нет, – шепчет она, дотрагиваясь ладонью до моей груди, проникая глубже и затягивая нити на сердце.

– Ты винишь себя за то, что они мертвы. И это ты делаешь из-за слабости, чтобы иметь причину оправдаться. Когда ты женишься, то ты легко можешь свалить это на печаль. Да, признаю, что печаль может быть, но не такой, какую ты знаешь. Они наблюдают за тобой, и им непонятны твои поступки. Да ты сам не можешь объяснить их, ссылаясь на прошлое. Ты не можешь ничего изменить. И я привела тебя сюда, чтобы ты освободил ту часть своего сердца, в котором живёт эгоизм. Тебе не нужно прощать себя, а лишь отпустить, – она отходит от меня, даже не страшась того, что дождь моментально попадает на её одежду и утяжеляет её.

– Ты думаешь, что, продолжая жалеть себя и причитать о том, какой ты несчастный, что-то изменится? Ложь! Ничего! Они мертвы. Никогда не воскреснут. Никогда, Флинт. Но ты всегда можешь поговорить с ними. Рассказать им всё, что в твоей душе. Они услышат. Они здесь, рядом с тобой, хоть мы их и не видим. Они всюду, но чтобы продолжить жить, ты должен освободиться! – Она идёт спиной к плитам, а я как под гипнозом слушаю Джесс и двигаюсь на неё. Я не могу это контролировать, слишком слаб, слишком больно и она, словно моё искупление. Ещё молода и не понимает всей палитры, которую может нести с собой вина, но я смотрю на её мокрое лицо и укрываю её зонтом.

– Здесь сегодня никого нет, поэтому я привезла тебя сюда. Все боятся дождя, как и ты. Но разве кто-то знает, что он может быть полезен, когда сердце также обливается слезами изнутри. Так, давай, Флинт, дождь скроет твои слова, создаст купол звукоизоляции. Давай, – её прохладная и мокрая рука накрывает мою, и она забирает у меня зонт.

– Я…я не могу…

– Можешь. Ты Флинт Хеил Миллард, самый сильный и волевой человек, которого я знаю. Ты делаешь то, о чём мечтаешь. Ты добился всего в этой жизни. Да, что-то у тебя не выходит, так подари себе продолжение. Ну же, покажи им, вот этим людям, имена которых написаны здесь, покажи им, что ты живёшь. Покажи то, что прячешь ото всех. Всё, что есть в тебе. Но лучше кричи. Кричи так громко, насколько больно тебе. Кричи, Флинт, потому что слова тебе не помогут, – Джесс указывает пальцем на плиты, и я перевожу туда взгляд.

В одну секунду все события, которые были с того момента, когда я начал осознанно запоминать хронометр своей жизни, пробегают перед глазами. Я вижу улыбку мамы, ощущаю подзатыльник отца, его крик, затем смех Зои, её свадьбу и танцы на заднем дворе дома родителей. Я вижу себя, лазающего по деревьям, и как мама успокаивает меня, промывая раны на руках и ногах. Начальная школа, средняя, старшая. Выпускной. Ключи от квартиры в Нью-Йорке. Пропущенные семейные ужины перед отъездом, которые я променял на встречи с друзьями. Тихий голос мамы и обида отца. Моё единственное желание – уехать, вырваться из этой семьи и начать собственную жизнь. За пределами правил и рамок.

И это всё так ярко. Воспоминания ослепляют меня, ударяют по груди, избивают сердце, словно это груша для бокса. Я не плакал на похоронах, и не плачу сейчас. Но дыхание мокрое, быстрое. Какие-то обрывки фраз слышатся в моей голове. Про любовь. Про семью. Про верность. Про ценности. Про то, что они всегда будут поддерживать меня. Они будут гордиться мной, что бы я ни решил. Они любят меня.

Из груди вырывается крик отчаяния, ведь ничего не изменить. Крик, полный силы и разлетающийся на мелкие кусочки вокруг меня. Дождь лупит по лицу, когда я поднимаю его к небу, и вся боль, которая сгущалась и откладывалась в моей душе вихревым всплеском разрубает оковы. Я даже не слышу свой голос, только чувствую.

Колени подгибаются, я падаю на мокрую землю и хрипло дышу. Горло дерёт, и перед моими глазами появляется лицо Джесс.

– Молодец, это помогает, когда очень больно, – шепчет она, дотрагиваясь ладонью до моей щеки.

– Я… они видят меня? – Спрашивая её, обхватываю руками её лицо и прижимаюсь к ней лбом.

– Да, они всё видят, – подтверждает Джесс.

– И они знают, да, что я любил их? Знают, как я им благодарен? Знают, как долго я понимал их необходимость в моей жизни? Знают, как я по ним скучаю? Знают, что мне их так не хватает сейчас? – Глажу пальцами её щёки, ощущая горячее дыхание на своих губах.

– Да. Они всё знают.

– Выходит, они знают и то, что сейчас я тебя поцелую? Они будут осуждать меня?

– Нет, Флинт. Они только наблюдают, и ты можешь поцеловать меня, если ты этого, действительно, хочешь. Делай то, что ты чувствуешь. Делай не задумываясь…

И я делаю. Мои губы касаются её. Джесс отпускает зонт и сжимает руками мою шею, отдаваясь полностью во власть моего грубого, жёсткого поцелуя. Я сминаю её плоть до боли, своей и её, и она отвечает мне. Это необходимость. Она та, для кого я могу быть настоящим. Непоследовательным, раздавленным, слабым и жадным. Она принимает меня любого: без истерик, без требований, она податлива в моих руках. И это ощущение власти над собой толкает меня обнять её крепче. Оторваться от губ и прижать к своей груди. Я слышу её сердце. Оно разговаривает на одной волне с моим, и наступает тишина.

Обнимая Джесс, смотрю на могильные камни и улыбаюсь. Мои родители погибли, и я хочу попрощаться с ними. Я ни разу этого не сделал. Боялся отпустить эту боль, чтобы взять на себя полноценную ответственность за ошибки. Эта юная девочка, успокаивающая мою душу своим дыханием на моей шее, точно попала в цель. Никто не знает меня лучше, чем она. И сейчас у меня достаточно сил, чтобы сделать то, что должен был ещё столько лет назад.