Но Барбара Келли умерла. И это настораживало.

— Если ты полагаешь, что это поможет… — вяло произнес Тейт.

Он постарался убрать из голоса львиную долю скептического отношения к ее предложению. Он жил в страхе падения, падения с пьедестала достигнутого высокого статуса.

Ему принесли третью бутылку пива. Оглянувшись на барную стойку, Дэвис заметил на себе пристальное внимание бармена. Этот клоун взял у официантки пустую бутылку, сунул палец в горлышко и небрежно отправил ее в мусорную корзину. Видя, что Тейт смотрит на него, он подмигнул ему, нагло облизав вынутый из бутылки палец.

— Нет, ты видела это? — возмущенно спросил Тейт.

— Что?

— Тот трахнутый бармен сунул палец в мою бутылку, а потом пососал его.

— Что, в эту бутылку?

— Нет, в пустую, которую я только что допил.

— Возможно, просто по привычке.

— И при этом еще подмигнул мне.

— Может, ты ему нравишься?

— Упаси господи! Неужели ты думаешь, что он совал палец и в эту тоже? — Тейт подозрительно пригляделся к бутылке. — Может, он пытается совать в бутылки не только пальцы…

— Могу дать салфетку, если хочешь.

— Это испортит вкус пива. Конечно, он мог бы стать еще хуже, если бы этот бармен засунул туда свой член.

— Ты слишком остро реагируешь.

— Да, он узнал меня. Я уверен, узнал. И он специально так сделал, думая, что я гомофоб.

— Ну, так ты и есть гомофоб.

— Не в этом дело. Я должен иметь возможность свободно выражать свое мнение, не опасаясь того, что какие-то придурочные бармены будут совать свои пальцы или еще какую-то дрянь в мое пиво. Может, он вообще больной.

— Ты же сказал, что он обсосал свой палец после того, как ты выпил из бутылки, а не наоборот. Если кто-то и может подхватить заразу, так это он.

— А ты что, эпидемиолог? И вообще, как это понимать? Ты подразумеваешь, что он может чем-то заразиться от меня?

— Возможно, паранойей.

— Да говорю же, он узнал меня.

— Ну, тогда считай, что все великолепно. — Ее саркастический тон отвлек мысли Тейта от пальцев с бутылками. — Если уж тебя узнаёт каждый бармен Нью-Йорка, то ты приобрел народную славу, и все твои проблемы легко разрешатся.

— Надеюсь, ты имеешь в виду «наши» проблемы?

— Разумеется, — согласилась Бекки, сделав глоток коктейля. — Я просто оговорилась.

Тейт с обиженным видом скрестил руки на груди и отвернулся от нее, но быстро проглотил обиду, опять поймав на себе игривый взгляд бармена. Бекки тихо выругалась. Она могла переломить гордость и сделать шаг к примирению. Обычно так и случалось. Иногда ей хотелось, чтобы Барбара Келли никогда не просила ее взять Тейта под свое крылышко. Казалось, что он стоял на пороге огромного успеха — по крайней мере, до недавнего времени, — но он был действительно жалким, вечно хнычущим козлом. Эти качества являлись неотъемлемой частью как его натуры, так и его деятельности. Невозможно полдня извергать желчь, вторые полдня придумывать новые объекты для ее извержения на будущее и при такой жизни не развратиться душой. Фиппс никогда не говорила об этом с Тейтом, но бывали времена, когда она, сидя в своей режиссерской кабине, приглушала звук, желая отдохнуть от его ядовитых тирад, а ей ведь приходилось соглашаться с большинством его изречений, иначе она не смогла бы заниматься этой работой. По крайней мере, Тейт являлся лишь частью ее обязанностей. В известном смысле режиссерская работа с ним воспринималась ею не намного серьезней, чем некая иллюстрация на обложке журнала.

— Ты чувствуешь запах дыма? — спросил Дэвис.

Слегка подняв голову, он по-крысиному поводил носом. Даже приподнял руки со столика, и они зависли перед его грудью, словно лапки.

— Какой дым, как от пожара? — уточнила она.

— Нет, табачный. — Он выглянул из-за высокой спинки скамьи, но поблизости никого не оказалось.

Они специально выбрали уединенный столик.

— Вонь такая, — морщась, продолжил Тейт, — будто в больнице проводят чистку в палате больных с раком легких.

Для человека, якобы ратующего за свободу, Тейт имел свои причуды и противоречия. Подобно многим из тех, кто открыто возражал против абортов, Тейт боролся за ту жизнь, что еще развивалась во чреве. Если, появившись на свет из того чрева, человек совершил преступление, то он становился справедливым объектом для травли. Также Тейт был необузданным сторонником непримиримой борьбы, если такая борьба подразумевала избиение какого-то придурка в месте, далеком от приличных баров и дорогих ресторанов, и избивали его такого сорта мужчины и женщины, которых сам Тейт втайне презирал, когда они снимали униформу. Но он также осторожно поддерживал некоторые формы контроля над вооружением, пусть даже механизм контроля ему лично позволял иметь собственное оружие, но запрещал иметь таковое людям, не принадлежащим к белой расе и не исповедующим христианство; и он решительно не одобрял тех, кто курил в его присутствии, равно как защищал небрежную охрану окружающей среды, которая в конечном счете наносила гораздо больший вред чистоте того воздуха, что он вдыхал порой во время пассивного курения.

Короче говоря, Бекки считала Дэвиса Тейта кретином, но именно поэтому он мог быть весьма полезен. Продолжалась вербовка людей, требующихся ему для обеспечения нормального уровня внимания, и их продолжали использовать с осмотрительной дипломатичностью. Они не могли быть тупыми, иначе не сумели бы исполнить предназначенную им роль в средствах массовой информации. Простейшим способом обеспечения их покладистости являлось воздействие на их самолюбие и окружение их людьми, подобными им самим. Ненависть, как и любовь, необходимо регулярно кормить и поить.

Тейт продолжал принюхиваться.

— Ты уверена, что не чувствуешь? — спросил он.

Бекки принюхалась. Она признала, что в воздухе витал похожий на табачный дым запах. Слабый, но малоприятный. Она даже почувствовала его вкус, как будто лизнула пальцы курильщика.

— Он застарелый, — сказала она. — Несет от чьей-то одежды.

Так же пахнут волосы и плоть курильщика, потому что такой запах приобретается только после того, как никотин пропитает весь ваш организм. Она почти слышала ток крови, переносящий эту никотиновую заразу.

Фиппс оглянулась через плечо. В глубине бара, где освещение казалось самым тусклым, она заметила сидящего в отсеке у стены человека с рюмкой бренди в руке. Он читал лежавшую перед ним газету, отбивая по столу какой-то ритм указательным пальцем другой руки. Ей не удалось разглядеть лица, но его растрепанные волосы лоснились от жира. Этот отвратительный грязнуля поразил ее, и не только потому, что запах табака явно исходил от него.

— Это несет от того парня в углу, — заметила она.