Дома мы быстро собрали на стол, дядя Миша был тут же, отпредложения умыться с дороги отказался и внимательно наблюдал за нашимидействиями. Наконец сели обедать, выпили за знакомство, дядя Миша закусил ималость приободрился. Далее дело пошло веселее. Пил он из стопочки, но подливалсебе часто и через полчаса уже пребывал в легкой эйфории. Называл меня Анфисушкой,а Женьку племянницей и утверждал, что счастлив с нами познакомиться. Решив, чтовремени до того момента, когда он свалится под стол, осталось немного, мыпоторопились с вопросами.

– Где вы были все это время? – спросила подруга.

– В соседнем районе. Дом строил у одного богатея. Недом, а домище. Ух, красота получилась, а не дом. Весь резной, точно терем. Уменя, между прочим, руки золотые. Ага. И пью я вполне умеренно. Когда работаю.Да я б и из этого дома дворец сделал. Если бы не братец ее, змей библейский. Стаким разве уживешься? Уж я и так, и сяк… какое там. Если мужик совсем не пьет,это же ненормально. Хорошему-то человеку чего не выпить? А если не пьет,значит, в нем какая-то червоточина сидит. Как пить дать.

– Точно, – поддакнула Женька. – Сегодня снами ты не пьешь, а завтра Родину продашь.

– Вот-вот, и я говорю. Мысли в голове не те, оттого они таился, а хорошему человеку…

– Дядя Миша, вы с Дарьей Кузьминичной давноразвелись? – вмешалась я, стараясь направить разговор в нужное русло.

– Да уж, считай, три года. Это все брат ее. Хотя,конечно, была и моя вина, – вздохнул он и добавил, стыдясь: – Загулял ямалость.

– Запил, что ли? – влезла Женька.

– Ну, и запил… Соседка там, где я работал, былатакая… – Он покрутил в воздухе рукой, а мы с Женькой глаза закатили,дядька, оказывается, не промах. – Ну, я и прельстился. А кто-то Дарьедонес. Она сразу на развод. А я что? Ладно, думаю, не хочешь жить со мной, такразводись, да и не было никакой жизни из-за брата. Если бы не он, разве ж я бызагулял? Да никогда. Я ведь понимаю, женщины, они верности хотят, чтоб,значит… – Тут он еще выпил и посмотрел на нас с удивлением, будто впервыеувидел.

– И вы согласились на развод, – подсказала я.

– Согласился, ага. Я, сказать по правде, к тому времениуже у Нюси месяца два жил. Хорошая женщина, и, главное, никаких тебе братьев.

– А что теперь с Нюсей? – проявила интерес Женька.

– Сын у нее вернулся. Сидел сын-то… и вот, свалился наголову, прости господи. Хуже Дашкиного брата, такой мерзавец. Все из доматащит. Инструмент мой и тот пропил. А куда мне без инструмента? – Мысочувственно покивали. – В общем, дал я Дарье развод, отказался, таксказать, от всего имущества, супружнице все оставив, и вот сижу теперь уразбитого корыта. Кто ж знал, что брат-то ее помрет скоро? По виду и нескажешь, что мужик хлипкий, никакой тяжелой работы сроду не знал, сидел себе,бумажки перекладывал, и надо же, помер совсем молодым.

Я полезла с очередным вопросом:

– Значит, ваши отношения с братом Дарьи Кузьминичны несложились?

– Как они могли сложиться, если он на голову-то слабый?Даром что ученый, а голова как таз худой. Поговорить с ним было не о чем, опятьже, не пьет. И Дарья с ним точно с малым дитем носится. Шуметь не моги,телевизор включить тоже, брату, видишь ли, мешаешь. А что он такого делал, чтобему мешать?

– Действительно, – оживилась я. – А что онделал?

– Так ничего, – развел дядя Миша руками. –Сидел у себя в кабинете с какими-то бумагами. Дарья говорила, изобретаетчего-то. Только ничего путного все равно не придумал. Одна блажь. Мнесказывали, что он все к учительнице местной таскался, я-то надеялся, может,женится он, к ней уйдет. Она хоть и старше его была, но еще ничего себеженщина. А он с ней, оказывается, разговоры разговаривал. И все записывал. А тов район уедет… Всю пенсию на дорогу проматывал.

– Зачем он туда ездил?

– Кто ж знает. От него слова не добьешься. Все молчком.А Дарья шипит: не приставай к нему, дело не твое. Мое дело, видишь ли, работатьс утра до ночи, чтоб дармоед этот на моей шее сидел. Да и сказать по правде,при мне он вовсе никуда не ходил и не ездил. Дома сидел, как приклеенный.Дарья-то говорила, болезнь на него так повлияла.

– Нелегко вам пришлось.

– Не то слово. Да разве ж я бы ушел, оставил Дарью-то,такую хорошую женщину, если б не этот Лева. Голова у него, как есть, набекреньбыла. Дарья на меня обижалась, что я о нем в деревне худое говорил. Так ведьдоброго-то не скажешь. Правду люди болтали, дом-то того, да и брат с сестрой нелучше.

– Что значит «того»? – нахмурилась Женька. ДядяМиша вылил остатки водки в рюмку, выпил залпом и загрустил.

– Нечисто здесь, – произнес он зловещим шепотом.

– В смысле, грязно? – съязвила Женька, которуюбеседа с ним стала утомлять.

– В другом смысле, – оглянувшись через плечо ипоежившись, заявил дядя Миша. – Нехорошее место. И на людей действует. Скатушек люди съезжают, вот как. И не денешься никуда, дом не отпускает. Левкеквартиру в селе предлагали, так он ни в какую. Ага. Хотя я бы, на его месте,бежал отсюда, только б пятки сверкали.

– То, что вы убежали, мы помним, а ему-то зачем?

– Ему-то, может, бежать не положено, – степеннокивнул дядя Миша. – Он с ними это… общался.

– С кем? – насторожилась Женька.

– Вот я скажу, а вы не поверите. Решите, что я тожетого…

– Мы поверим, – поспешно сказала я.