Впав в отчаянье, которое было близнецом его страсти, Торфа лелеял надежду, что в любой момент может увидеть гостью. Постепенно его надежда начала слабеть, но тоска его не стала меньше. В своих ежедневных прогулках он заходил все дальше и дальше от дома, оставляя позади все новые дома, улицы и приближаясь к горам, которые маячили над Кернгофом, охраняя снежные пики ледников на плато Поларион.

Потом он каждый день стал подниматься выше, разглядывая скалы, с которых согласно слухам спускалась Сибил. Невразумительные слухи, как казалось, гнали его все дальше и дальше. И, тем не менее, какое-то время он не смел полностью отдаться этому зову, всякий раз поворачивая назад к Кернгофу.

Но вот наступило утро, когда он поднялся на луг на холмах, откуда крыши домов города походили на раковины, которые приносили бурлящие волны и в беспорядке разбрасывая по гладкому бирюзовому берегу. Он был один в мире цветов – тонкая мантия, которая летом покрывала эти пики. Плодородная земля раскинулась перед ним, поросшая цветами ярких расцветок. Даже дикие колючие кустарники пустили яркие ростки, и все валы и обрывы были окружены нависающей зеленью.

Торфа никого не встретил, поскольку давно оставил тропинку, которой приземистые жители гор спускались в город. Это буйство природы, и описать-то было невозможно. Оно привело Трофа на высокогорный луг по которому в сторону моря среди каскадов ярких цветов пробегал кристально чистый ручей.

Бледные, прозрачные облака лениво плыли чуть ниже солнца в сторону остроконечны башен, а ястребы высоко в небе скользили в сторону океана, широко раскинув крылья. Благоухания, такие же насыщенные как запах благовоний в храме, поднимались от молодых побегов, которые топтал Торфа. Солнечный свет слепил его, притупляя его чувства. И Торфа немного уставший от восхождения почувствовал легкое головокружение.

Придя в себя, он увидел перед собой Белую Сибил, которая стояла среди цветов, лазурных и красных как кровь. Она была подобна богине снега, одетая в вуаль лунного пламени. От ее бледного взгляда, ощущение восторга прокатилось по его венам, а ее загадочный взгляд оценивающе скользнул по Торфа. Жестом руки, который походила на мерцание света вдали она позвала его за собой, а потом повернулась и пошла вверх по цветущему склону.

Торфа позабыл об усталости. Он забыл обо всем кроме невероятной красоты Сибил. Он не задавал никаких вопросов, очарованный девушкой, чувствуя, как безумно бьется его сердце. Единственное, что он понял сразу, она вышла к нему, позвала его, и он последовал за ней.

Вскоре холмы стали более крутыми и над головой нависли скалы, проступающие сквозь зелень листвы. Без усилия, словно облако тумана, Сибил скользила по скалам впереди Торфа. Он никак не мог приблизиться к ней, и расстояние между ними время от времени увеличивалось, но он ни разу не потерял из вида ее светлую фигуру.

Вскоре он оказался среди диких ущелий с отвесными стенами. Теперь Сибил походила на звезду, скользящую в глубоких тенях, которые отбрасывали скалы. Злые горные орлы кричали у него над головой. Наблюдая за его движениями, они кружили у него над головой. Холодные ручейки тонкими струйками стекавшие с ледников выливались на него крошечными водопадами. А потом неожиданно он оказался на краю пропасти, и вода ревела далеко внизу.

Торфа охватило то же чувство, что и моль, летящую на мерцающее пламя. Он не ставил себе целью воспользоваться плодами своей сверхъестественной любви, которая влекла его все дальше и дальше. Забыв об усталости плоти, об опасности и неприятностях, в которые он мог попасть, он ощущал лишь безумный подъем и нечеловеческую силу.

Поднявшись над дикими ущельями Торфа оказался перед широким проходом, разделяющим Мху Фулан и Поларион. Здесь начиналась старинная дорога, без единой трещинки и выбоины, хотя местами заваленная лавинами и обломками сторожевых башен, идущая между стенами изъеденными непогодой. И по этому проходу, подобно необычному дракону из сверкающего льда – протянулся авангард северных ледников. К нему-то и вышли Сибил и Торфа.

Охваченный странной страстью во время подъема поэт поразился холоду, который царил тут, не смотря на то, что был полдень. Лучи солнца казались тусклыми и совсем не грели. Тени походили на глубокие арктические могилы. Тонкие облака цвета охры, неслись по небу с огромной скоростью, превращая дневной свет и тень в подобие колдовской паутины, потому что солнце на нем горело тускло и бледно, как декабрьская луна. Небеса ниже и выше разлома были затянуты свинцовым туманом.

В сгущающимся полумраке, оказавшись на леднике Сибил ускорила шаг, напоминая летящий язычок пламени, более бледный и сверкающий на фоне мрачного тумана.

Вот Торфа вылез на изъеденный край ледника, который сползал из Поляриса. Он добрался до высшей точки перевала и скоро должен был достигнуть плато, которое лежало за ним. Но подобно буре, порожденной нечеловеческим колдовством, снег обрушился на него сверкающими вихрями и слепящими водопадами. Ощущение было такое, словно свернувшиеся кольцами, белые драконы швыряли ему в лицо снег огромными широкими крыльями.

Какое-то время он все еще различал Сибил, как тусклый пылающий огонек священной лампы, едва пробивающийся через занавески алтаря, в огромном храме. Потом снег пошел гуще, и вскоре Торфа потерял путеводный блеск. Он даже не знал, то ли до сих пор он бредет в ущелье меж каменных стен или выбрался на равнину вечной зимы.

Из-за порывов бури он с трудом дышал. Чистый белый огонь, который поддерживал его, казалось, покинул его заледеневшие руки и ноги. Неземная страсть и энтузиазм исчезли, оставив лишь темную усталость, принеся нечувствительность и онемение, которые постепенно охватывали все его тело. Яркий образ Сибил стал не более чем безымянной звездой, которая потухла вместе со всеми звездами, которые он знал. А может она пригрезилась ему в сером забвении…

Снова открыв глаза Торфа обнаружил, что попал в странный мир. Может он упал и умер во время бури, или каким-то образом пробился через белое забвение, но теперь вокруг него не было ни бурлящего снега, ни скованных ледником гор.

Торфа очутился в долине, которая могла быть сокровенным сердцем арктической райской долины – долины, которая не имела никакого отношения к Поляриону. Тут цвели хилые цветы оттенка бледной лунной радуги. Не смотря на внешнюю нежность мороз этим цветам был не страшен. Но Торфу казалось, что при прикосновении они могут растаять и исчезнуть.

Небо над долиной не было выгнуто вниз и скорее напоминало бирюзовые небеса Мху Фулан, но выглядело странно, словно небо страны грез, отдаленное и наполненной бессчетным числом огоньков; словно небосвод мира, лежащего вне времени и пространства. Повсюду был свет, но Торфа так и не увидел солнца на безоблачном небосклоне. Ощущение создалось такое, словно солнце, луна, звезды, смешались воедино, превратились в единую небесную люминесценцию.

Высокие, стройные деревья, чья листва лунной зелени была усыпана цветами, такими же нежными, как те, что на земле, росли рощами по всей долине и на склонах выше долины сливаясь в единое целое в неясной перспективе.