Высадка крестоносного войска в Тунисе прошла успешно, о чем король Людовик успел сообщить в послании оставшимся на родине близким — среди них на сей раз была и королева Маргарита, а вот сыновей Филиппа, Жана Тристана и Пьера король взял с собой. Но «после высадки в Тунисе, у замка Карфаген, он заболел дизентерией (а Филипп, его старший сын, — перемежающейся лихорадкой и дизентерией, как и король), отчего слег в постель и ясно почувствовал, что должен вскоре перейти из этого мира в иной». Эпидемия не щадила ни простых воинов, ни принцев: наследник трона Филипп заболел, но все-таки выздоровел (хотя тунисский поход навсегда подорвал его здоровье), а вот его младший брат Жан Тристан з августа умер, что, как отмечает исповедник короля Жоффруа де Болье, «до глубины души потрясло любящего отца». Судьба этого 20-летнего юноши была отмечена какой-то трагической закольцованностью: он родился в 1250 году в Египте, во время первого неудачного крестового похода своего отца, а умер во время следующего похода, также на жарком африканском берегу.

Обстановку, которая царила в лагере крестоносцев, нельзя представить себе без содрогания: 40-градусная жара тунисского лета, совершенно не подходящие для этого климата одеяния и доспехи французских воинов, недостаток пресной воды, смрад гниющих отбросов, экскрементов и быстро разлагающихся на палящем солнце мертвых тел, которые не успевали хоронить. Вдобавок попытки взять крепость Тунис штурмом закончились неудачей, а ее защитники прибегли к уловке: «Сарацины поставили много тысяч людей на ближайшем к христианам холме, чтобы они, когда ветер дул в сторону христиан, поднимали пыль, приводя в движение песок; и эта пыль доставляла христианам много неприятностей». В этих отчаянных условиях 25 августа по французскому лагерю разнеслась весть о смерти короля.

По словам Жуанвиля, который опирается на рассказы очевидцев, но в целом освещает тунисский поход скупо, «потому что, благодарение Богу, там не был и не хочу говорить и писать в своей книге о том, в чем я не был бы уверен», перед смертью Людовик IX призвал к себе сына Филиппа, тоже еще нездорового, и передал ему завещание-наставление, в котором, в частности, содержались такие слова: «Творя правый суд, будь справедливым и твердым со своими подданными, иди всегда прямо, не сворачивая ни вправо, ни влево, и поддерживай жалобу бедного, пока не выяснится истина. А если кто обвинит тебя, не доверяй ему, пока не узнаешь правду; и тогда твои советники, следуя истине, смелее вынесут приговор в твою пользу или нет». Надо заметить, что историческая репутация Филиппа III куда менее блестяща, чем у его отца, хотя, вероятно, он искренне и в меру своих способностей стремился следовать заветам Людовика Святого. Но немногие обращают внимание на то, что изложенную выше политическую программу довольно последовательно воплощал в жизнь другой родственник Людовика IX — Карл I, особенно в том, что касается твердости и верности избранному курсу. Это принесло ему как немалые удачи, так и горькие поражения.

В тунисском походе Карл («король Сицилии, за которым брат его, король Франции, послал, еще будучи живым») сыграл роль своего рода deus ex machina. Он прибыл на место событий с крупным отрядом рыцарской кавалерии (в основном французы и провансальцы) буквально через несколько часов после смерти Людовика IX. Король Сицилии прошел в шатер, где лежало тело его брата, и распростерся у ног мертвого короля Франции. Вряд ли стоит сомневаться в том, что горе Карла Анжуйского было искренним. Хотя его отношения с Людовиком IX складывались непросто, старший брат всегда оставался для младшего, никогда не знавшего отца, фигурой отцовского типа, тем более что и разница в возрасте между ними была солидной — 13 лет.

Можно предположить, что Карл уважал и ценил Людовика за те качества, которых не хватало ему самому. Это были рассудительность, умение (кстати, давшееся Людовику IX нелегко) «без гнева и пристрастия» взвешивать аргументы сторон в любом споре, способность поддерживать мир, не идя на чрезмерные уступки противникам и партнерам (сам Карл к уступкам не привык, а с противниками разбирался в основном на поле брани), и, наконец, глубина религиозного чувства. Карл, в отличие от брата, был вполне заурядным средневековым католиком, который вел себя в религиозных вопросах «традиционным, старомодным и ограниченным образом. Единственной оригинальной чертой его религиозности была преданность делу канонизации Людовика IX». В пользу канонизации говорили многие политические аргументы, но на уровне человеческом Карлом, скорее всего, двигало искреннее восхищение братом и его духовными подвигами.

Тело покойного короля было подвергнуто процедуре, которая нам может показаться диковатой, но в те времена она была весьма распространена, прежде всего на юге Европы. Мертвого погрузили в чан с кипящей водой, чтобы отделить плоть от костей. До этого из тела удалили внутренности, и их Карл Анжуйский торжественно захоронил в одном из монастырей в Regno. Это был продуманный политический шаг: Сицилийское королевство, где власть новоиспеченного Анжуйского дома еще была не столь прочна, соединялось тем самым со знаменитым Капетингом, чей путь к канонизации начался стараниями его брата. Кости, имевшие большее символическое значение, чем плоть, «согласно той телесной диалектике твердого и мягкого, которая символически выступает как диалектика власти», привез в Париж новый французский король Филипп III, причем Карл Анжуйский «организовал процессию, в которой останки [Людовика IX] проследовали через Сицилию и Италию во Францию. Намеренно создавалась возможность для различных чудес, которые доказали бы святость Людовика». Процесс канонизации, как известно, затянулся до 1297 года, когда Карла I давно уже не было в живых, но «без энергичного стремления Карла к этой цели Людовик вряд ли стал бы святым».

Карлу пришлось как организовать последний земной путь старшего брата (Филипп III был к этому не готов — он еще долго оправлялся от последствий болезни и нервного потрясения, вызванного смертью отца), так и завершить его последнее предприятие — злосчастный тунисский поход. Прибытие подкреплений под командованием сицилийского короля не только приободрило крестоносцев, но и напугало защитников крепости Тунис. Эмир (другие источники называют его султаном — при тогдашней раздробленности арабских владений путаница в титулах неудивительна) решил вступить в переговоры. Они шли относительно гладко: обеим сторонам на самом деле не очень хотелось воевать, и обе опасались поражения. Впрочем, Карл[120] со всей тщательностью провел приготовления к штурму, в двух небольших сражениях у стен крепости арабы потерпели неудачу, и это, видимо, стало решающим фактором, побудившим тунисского правителя пойти на уступки. Салимбене перечисляет их: «…Всех христиан, взятых в плен в этом королевстве, отпускали на свободу; в монастырях, воздвигнутых во славу имени Христова во всех городах этого королевства, братья-минориты и любые другие могли свободно проповедовать веру Христову, и желающие креститься могли свободно это делать; и после возмещения затрат, понесенных там королями [Франции и Сицилии], король Туниса стал данником короля Сицилии».