И что теперь? При себе новость оставить – или товарищу Киму доложить? Каждый коммунист – он еще и чекист, не им придумано. Однако здесь не об измене речь и не о происках контры. А кроме того, бывший старший уполномоченный давно уже понял: подлецы долго не живут. Платят им хорошо, пайка не жалеют, но и к стенке ставят при первой возможности. Сдал бы он своих, рассказал об операции «Фартовый» – стали бы раба божьего из кичи вынимать? И седой археолог вспомнился – Артоболевский Александр Александрович. Не в укоризну – в пример.

Лёнька Пантелеев, сыщиков гроза,

На руке браслетка, синие глаза…

Рука Мурки легла ему на плечо, погладила, дальше потянулась к расстегнутому вороту гимнастерки, словно в горло вцепиться хотела.

…У него открытый ворот в стужу и в мороз,

Сразу видно, что матрос.

– Никак озадачила тебя, Леонид Семенович? – дохнула в самое ухо. – Вот дела-то! Простая девка самого Фартового в непонятное определила. Так ты мне скажи, я совет дам.

Мягкие губы скользнули по щеке. Товарищ Москвин даже внимания не обратил, словно и вправду батей из полена был вытесан. Не спеши радоваться, Маруся Климова!

– Не озадачила. И советовать тут нечего.

Встал, гимнастерку одернул, улыбнулся зубасто.

– Рассказала – и забыли. Чужие тайны мне, Мария Поликарповна, ни к чему. Попросили пособить хорошему человеку – пособи, зачтется когда-нибудь. И не мне помощь понадобиться может, а тебе. Смекаешь?

Мурка хмыкнула недоверчиво, и Леонид решил объяснить:

– Не меня в непонятное определили, а, считай, всю страну. Где сейчас Вождь? Вроде бы в Горках, тогда почему в Столицу не заехал, когда с Кавказа возвращался? Не появляется почти, не звонит, только записки пишет. Болен? Может, и болен, а может, и хуже чего. Товарищ Рудзутак не просто человека искал, а человека верного, чтобы сестру Вождя защитить. Вот и соответствуй. А если нужно, меня зови. Прямо не выйдет – намекни, слово какое-нибудь передай, чтобы чужим непонятно было. Допустим, что холодно очень. Понимаешь?

Климова сжала губы, неспешно кивнула.

– Поняла. Честности учишь, сыщиков гроза? Чтобы, значит, я у тетки «Капитал» Маркса не позаимствовала? А о другом сказать не хочешь? Обещал ты мне, Леонид Семенович, деньги да чистые паспорта, чтобы за океан податься. Пока что в иную сторону поезд идет, и хорошо, если не в один конец дорожка. Про то, что холодно очень, поняла, не забуду. Но и ты с обещанным не тяни. Мне эти тайны ни к чему, я – воровка, а не активистка комсомольская. Надоест ждать – хвостиком махну, и лови, Фартовый, ветер в поле!

Поворачиваться Леонид не стал, просто дернул рукой. В последний миг сдержал удар, не вполсилы врезал, в четверть. Упасть не дал, за плечо придержал.

– Машка ты была, а не воровка, – уточнил без злости. – Потом убийцей стала, а теперь и вовсе, считай, заговорщицей. Вот и подумай, какая награда тебе за все следует и кто тебя из могилы за уши вытащить может.

Уходил, не оборачиваясь. Руку у пояса держал, к кобуре поближе.

* * *

Библиотека закрывалась в девять вечера, но Зотовой разрешили посидеть в читальном зале лишний час. То ли удостоверение помогло, то ли книжки, которые принести попросила. Посетители, сотрудники Центрального Комитета, штудировали главным образом газеты и труды вождей, лишь изредка разбавляя сухое чтение беллетристикой из журналов. Когда Ольга попросила принесли Платона, на русском и в подлиннике, а заодно и словарь древнегреческого, на нее посмотрели странно. Требуемое выдали, но вниманием не оставляли, время от времени осторожно интересуясь, не требуется лишь еще чего. В конце концов бывший замкомэск потребовала выдать ей полное собрание рассказов про великого сыщика Ивана Путилина, после чего ее оставили в покое.

Час прошел быстро. Ольга, сложив записи в папку, отдала книги и без особой спешки вышла через служебный вход в переулок между двумя зданиями, ведущий на маленькую площадь в самом центре Главной Крепости. Днем там стояли авто, теперь же от них остался лишь мокрый булыжник. Дождь, начавшийся ранним вечером, сменился мелким холодным снегом. Зотова поправила воротник шинели, без всякой радости прикинув, что домой придется топать пешком. Трамваи в этот поздний час ходили редко, а на извозчике пусть нэпманы катаются.

Девушка поудобнее пристроила портфель в руке, сунула левую ладонь в карман, к теплу ближе.

– Ольга? А почему так поздно?

Сзади подошли, потому и не заметила. А когда увидела и узнала, даже не сообразила, как лучше ответить. Никогда еще ее начальник по имени не называл.

– В библиотеке была, Ким Петрович, – наконец сообщила она. – Платоном развлекалась. Грааль не нашла, так, может, с Атлантидой больше повезет?

Товарищ Ким негромко рассмеялся, кивнув второму, незнакомому.

– Я тебе рассказывал. Ольга Вячеславовна Зотова, героическая девушка. А это, товарищ Зотова, мой давний друг…

– Егор Егорович, – кивнул незнакомец, даже не попытавшись улыбнуться. – Ким про вас действительно говорил, причем настолько убедительно, что я стал вашим заочным поклонником.

Девушка взглянула недоверчиво. Что за странный тип? Английский кожаный плащ, темная шляпа с широкими полями, полные яркие губы, светлые виски. Неужели седой, ему же и сорока нет!

Хотела смолчать, но все-таки не сдержалась:

– И что же вы, товарищ, подарите своей принцессе Грёзе?

– Что пожелаете, – по лицу промелькнула тень улыбки. – Через неделю я увижусь с генералом Барбовичем. Хотите, привезу его скальп?

…Ударило по глазам – горячим ветром, пороховым кислым дымом. Конский топот, конский храп. Мертвецкий Гвардейский полк – против ее эскадрона, глаза в глаза, шашки «подвысь», пальцы вровень с лицом…

«Идя в бой, мы должны себя считать уже убитыми за Россию!» Иван Гаврилович Барбович, полтавский дворянин, белый генерал.

Егор Егорович ждал, спокойно, неулыбчиво. Зотова поняла – если и шутит кожаный, то всерьез.

– В спину – не надо, – прохрипела, кашель давя. – Будет Мировая революция, сама его достану, верну должок. А если бесчестно, значит, за ним победа останется.

Короткий кивок, внимательный тяжелый взгляд.

– Я передам ему ваши слова. Пусть помнит, за чей счет живет.

– Пойдем, Егор, нам пора!

Товарищ Ким взял знакомца под локоть, улыбнулся Ольге.

– Платон плюс Атлантида, это значит диалоги «Тимей» и «Критий»? А до «Паракрития» докопались? Какой апокриф вам больше понравился – «Евдокс» или «Гермократ»?

Зотова взглянула без всякой симпатии:

– Нечестно выходит, Ким Петрович. Работаешь, работаешь, а вы и так все знаете. Зачем тогда мы нужны? Носом в серость нашу тыкать?

Прикусила язык, но поняла – поздно. Начальник, однако, и не думал гневаться.