– Нет, просто устала. Должно быть, я чересчур спешил сюда добраться. Как моя мать?

– Ей стало хуже, милорд. Спасибо за то, что так быстро приехали.

Доминик держал Брук на руках, пока Уиллис не открыл дверь в спальню. Девушка сразу же направилась к кровати, решив, что еда тоже может подождать до утра. Оглянулась, чтобы сказать это Доминику, но дверь уже закрылась. Брук вздохнула и отодвинулась от соблазнительной кровати, поискала глазами зеркало, чтобы посмотреть, насколько она растрепана, но не смогла найти, поэтому подошла к окну, в которое была видна улица и фонарь. Было тихо, стояла глубокая ночь. Никакого уличного движения. Они пролетели по улицам Лондона так быстро, что она ничего не успела рассмотреть. Завтра, возможно…

Брук снова смотрела на кровать, когда в дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, вошел Доминик, в руках у него был кувшин с водой и тарелка с подогретой едой.

Брук слишком устала, чтобы поблагодарить его, но все же такая забота вызвала у нее улыбку.

– Мать спит, – сообщил он. – Даже ее горничная спит. До утра я не узнаю, каково ее состояние.

– Вздор! Идите, разбудите горничную. Вы едва не убили нас сегодня, загнав до полусмерти! Не можете же вы уснуть, не узнав новостей?

– Лоб у нее по-прежнему горячий.

Ей хотелось обнять его. Он выглядел таким беспомощным и действительно ничего не мог предпринять, чтобы помочь матери, разве что сделать все, чтобы у ее постели были лучшие лондонские врачи.

– Утром вызовите ее доктора. Выслушайте, что он скажет, прежде чем думать худшее. И помните, что температура по ночам поднимается.

Доминик с встревоженным видом кивнул и ушел. Брук умылась, съела половину того, что было на тарелке, и почти упала на кровать. Для того, чтобы раздеться, требовалось слишком много усилий, а у нее ныло все, что только могло ныть. Она уже почти спала, когда ей пришло в голову, что следовало пригласить Доминика провести с ней ночь. Можно было бы утешить его и попытаться хоть как-то ободрить.

Утром ее разбудила улыбчивая горничная, принесшая воду и чистые полотенца. Она непрерывно щебетала о том, что гость – волнующая новость для слуг, потому что у них редко бывают гости, которые остаются пожить в доме, если не считать сына ее светлости. Она сообщила также, что сейчас принесут воду для ванны и завтрак.

Спальня, отведенная Брук, была очень просто обставлена, мебели здесь было меньше, чем в некоторых гостиничных номерах, в которых она останавливалась по пути в Россдейл. Кровать мягкая, но рядом только тумбочка с лампой. Кроме них – узкий гардероб, умывальник и небольшая оловянная ванна, а также единственное кресло. Ни стола, ни туалетного столика, ни даже бюро. И она нигде не смогла найти зеркала. Похоже, хозяйка дома не жаловала гостей, желающих остаться на ночь, и делала все, чтобы они не задерживались.

Но вскоре вслед за слугами, принесшими ведра с водой, на пороге возник и лакей с жестким стулом в одной руке и маленьким столиком в другой. Все это он поставил у окна. Брук рассмеялась. По крайней мере, хоть слуги не возражают против гостей!

Она попробовала колбаски, а одна из горничных пообещала более плотный завтрак, когда она спустится вниз… если сумеет сегодня одолеть лестницу. За ночь Брук так и не отдохнула. У нее по-прежнему все ныло. Прошлой ночью ей было легче. Наверное, если бы она полежала в нормальной ванне, это бы помогло. Но в этой, похожей на круглую лохань, она едва могла сидеть, подогнув ноги. Наверное, эта ванна предназначена для того, чтобы встать в нее, намылиться, смыть пену и тут же вылезти. Но здесь у нее не было горничной, чтобы помочь, а Алфрида прибудет только через несколько дней…

Брук внезапно ахнула, сообразив, что ее саквояж так и не принесли. Неприятно надевать платье, которое она носила два дня и которое еще не успели почистить.

И тут во второй раз в ее комнату без разрешения вошел Доминик. Он коротко стукнул в дверь, чтобы возвестить о своем появлении. Брук взвизгнула и попыталась опуститься ниже в воду, но это оказалось невозможно, так что она просто вцепилась в бортик ванны, никак не могущий служить ширмой.

– Боюсь, я забыл об этом прошлой ночью, а лакей, который принял лошадей, просто поставил его в фойе.

Он говорил о ее саквояже, который бросил на кровать, прежде чем подойти к ванне и погладить Брук по щеке:

– Доброе утро.

Она лишилась дара речи, была ужасно смущена и сильно раскраснелась. Доминик должен знать, насколько неприлично вот так к ней врываться. Они еще не женаты, или… или он смирился с тем, что свадьба неминуема? С позапрошлой ночи его отношение к ней изменилось, не во всем, но в мелочах. Теперь он, не колеблясь, дотрагивался до нее. Помогал садиться в седло и снимал с лошади, внес в дом, а сейчас – нежно прикоснулся. И ни одного мрачного, злобного взгляда со вчерашнего дня! Ей не стоило придавать этому такое значение, ни в коем случае не стоило, потому что причиной всему могло быть его сильное волнение за мать, и все же она не могла устоять перед мыслью о том, что позапрошлая ночь, проведенная с Домиником, все между ними изменила.

– Поспешите, – продолжал он. – Моя мать проснулась, и я хотел бы услышать, что вы можете сказать о ее болезни.

С этими словами он ушел, закрыв за собой дверь. Брук вздохнула. Может, он просто любезен и заботлив, потому что хочет от нее помощи?

Она смыла пену и даже умудрилась вымыть голову, поскольку слуги оставили ей еще два ведра воды. Правда, Брук не была уверена, что как следует промыла волосы.

Помня, что нужно торопиться, она наскоро вытерлась, несколько раз тряхнула волосами, чтобы немного их просушить, но едва не рассмеялась, поняв, что не взяла с собой щетки. Алфрида была слишком занята, волнуясь о том, как пройдет плавание в крошечной лодке, опасаясь, что Брук заснет в седле и свалится, и конечно, забыла положить щетку. Придется поехать в магазины, купить самое необходимое и к счастью, не придется просить денег у Доминика. Она привезла с собой только четверть денег, оставив остальные Алфриде, но держала их в кармане, а не в саквояже, где разбойники могли бы их найти.

Связав волосы на затылке, чтобы было не так видно, что они спутаны, и надев светло-абрикосовое дневное платье, она вышла в коридор. Ей даже не пришлось спрашивать, где комната леди Анны. Она была единственной спальней с открытой дверью.

Брук приблизилась к кровати, рядом с которой стоял Доминик, держа мать за руку. Леди Анна, казалось, снова заснула. Брук было достаточно единственного взгляда на женщину, чтобы понять: та, возможно, умирает. Ей не нужно было видеть лицо Доминика, чтобы это понять. Анна Вулф так осунулась и побледнела, что сейчас было трудно сказать, как она выглядела, когда была здоровой. Черные волосы под чепцом спутались, кожа была белее пергамента, губы потрескались. У нее даже не осталось сил, чтобы открыть глаза. И похоже, дышала она с трудом.

Брук немедленно наполнила водой стакан, стоявший на столике рядом с кроватью, и велела Доминику разбудить мать и заставить выпить. Он осторожно помог матери сесть, но она сделала всего несколько глотков, едва приоткрыла глаза и снова легла.