Так, с Фрэнком Хоулменом, журналистом из «Нью-Йорк дейли ньюс», который дружил с пресс-секретарем Роберта Кеннеди Эдом Гатманом, Большаков познакомился еще в далеком 1953 году, в свою первую командировку в США.

«Мы дружили семьями, — напишет впоследствии Георгий Никитич, — часто ходили друг к другу в гости и, естественно, обсуждали с ним самые острые проблемы во взаимоотношениях между нашими странами. И чем острее становились эти проблемы, тем чаще мы встречались.

Фрэнк Хоулмен был близким другом пресс-секретаря Роберта Кеннеди Эда Гатмана и не скрывал, что самые интересные места наших с ним бесед он передает Эду и тот уже суммирует наиболее существенную информацию и сообщает ее Роберту Кеннеди, который живо интересовался положением дел в американо-советских отношениях».

Однако встречаться и обсуждать международные проблемы с другом пресс-секретаря Кеннеди — одно, а вот выйти на самого брата президента США — это совсем другое. Тем более что Роберт Кеннеди никогда не питал любви ни к коммунистам, ни к Советскому Союзу. Скорее, его брат — президент — был более мягок в оценках Страны Советов, нежели Роберт.

Так, в справке Первого Главного управления КГБ СССР о Роберте Кеннеди говорилось, что он «весьма отрицательно относится к Советскому Союзу». И это была истинная правда.

Антикоммунистические, антисоветские взгляды Кеннеди не являлись секретом для офицеров вашингтонской резидентуры ГРУ, в том числе, разумеется, и для Большакова.

Именно поэтому, когда однажды Фрэнк Хоулмен спросил Георгия Никитича: «А не лучше ли тебе самому встретиться с Робертом Кеннеди?», — тот не придал реплике американского друга особого значения. Потом Большаков признается, что «перспектива такой встречи казалась заманчивой, но нереальной».

И тем не менее как офицер военной разведки он обязан был доложить руководству даже такое мимолетное предложение Хоулмена. Услышав подобное, резидент крайне удивился. Такое случилось впервые в его практике. В конце концов, есть же посол Советского Союза Меньшиков. А то ведь хлопот не оберешься. Кто Роберт Кеннеди — а кто Большаков? Как говаривал известный литературный персонаж, между ними — «дистанция огромного размера».

Может, это и вообще провокация? Но какая может быть провокация, если речь идет не о каком-нибудь мелком клерке из ФБР, а о втором человеке в государстве.

В общем, ситуация была крайне необычной, нестандартной, запутанной. И тогда резидент принимает самое простое решение — встречу Большакова с Кеннеди запретить. На кой ляд ему нужна эта головная боль? Хотят вести американцы переговоры — пусть обращаются в посольство. Это дело дипломатов.

Нет сомнения, сам Кеннеди и его окружение знали дорогу в посольство, как, впрочем, и советский посол не забыл путь ни в Госдеп, ни в Белый дом. Однако на этот раз президенту США понадобилась другая связь, иной канал — не дипломатический.

Была ли это некая президентская прихоть или, наоборот, жизненная необходимость? Как покажет время, Джон Кеннеди предугадал, что СССР и США могут попасть в полосу тяжелых кризисов. Самых серьезных кризисов за всю послевоенную историю. И вот тогда нужен будет дополнительный канал связи, личный, неофициальный, доверительный. Уже трудно сказать, насколько он стал доверительным в эпоху всеобщего недоверия, но иного канала ни у Хрущева, ни у Кеннеди просто не существовало.

Однако вернемся к Большакову. Он, по сути, был рядовым разведки, хоть и с полковничьими погонами. Ему запретили встречу, и он (по официальной версии) позвонил Хоулмену и сообщил, что встретиться с Кеннеди не может. Во всяком случае, в документах, хранящихся в архиве ГРУ, датированных 30 апреля 1961 года, изложена именно эта версия.

Понимаю Георгия Никитича. Не мог же он самолично положить голову на плаху и в отчете написать, что ослушался приказа резидента.

А ведь ослушался. Может быть, он единственный тогда осознавал, какие перспективы сулила эта встреча. В отличие от резидента, Большаков был обычным сотрудником разведаппарата, и его волновали, прежде всего, дело, польза для страны, а не опасения, как на это посмотрит посол, КГБ и, наконец, свое ГРУшное начальство в Москве. Все, чего боялся резидент, не очень беспокоило Георгия Никитича.

Именно поэтому и только поэтому встреча состоялась. И состоялась она не в какой-то другой день, а именно 9 мая (!), в День Великой Победы. Почему? Очень просто. Все праздновали, в посольстве оставался только дежурный. Судя по отчету Большакова, почти до 16 часов он находился в типографии, занимался журналом. В это время ему несколько раз звонил Хоулмен, но застать не мог. А когда дозвонился, то пригласил Большакова на ланч. Правда, время ланча уже прошло, да и, как писал позже сам Большаков, он очень устал, но от приглашения не отказался. Хоулмен заехал за ним, и они отправились в район Джорджтауна в маленький ресторанчик.

Был уже шестой час, когда Хоулмен неожиданно сообщил, что Большакова ждет Роберт Кеннеди. Таким образом «Джорджи», как звали Георгия его американские друзья, попал в ловушку. Отказаться от встречи нельзя, сообщить резиденту невозможно. Пришлось соглашаться.

Хорошо придуманная, добротная легенда, только не для американцев, а для собственного начальства. И то правда, стоит ли строго судить Большакова, коли так сложились обстоятельства. А обстоятельства, как известно, бывают сильнее нас.

И все-таки резидент остался недоволен. Несмотря на его строгие запреты, Георгий Никитич вляпался в эту историю. Руководитель разведаппарата прекрасно понимал: отчет о четырехчасовой встрече Роберта Кеннеди и Георгия Большакова не просто ляжет на стол начальнику ГРУ. Теперь даже начальник Генштаба и министр обороны — лишь промежуточные «станции», а конечный пункт назначения — Президиум ЦК, и лично товарищ Хрущев. И никто не возьмется угадать, какова будет реакция из Кремля.

Реакция стала известна через неделю. Президиум ЦК поручил Минобороны и МИДу через Большакова выяснить, что имел в виду Роберт Кеннеди, назвав кубинскую проблему «мертвой».

Не забудем: встреча Большакова и Кеннеди состоялась, что называется, по горячим следам самых «горячих событий» — высадки кубинских контрас при активной поддержке США на Плайя-Хирон. Прошло всего каких-нибудь три недели, и руководство Советского Союза, разумеется, очень интересовало, не предпримут ли США новую попытку интервенции.

Георгию Никитичу предстояло передать Кеннеди, что если «правительство США отказалось на будущее от агрессивных действий и вмешательства во внутренние дела Кубы, то, безусловно, такое решение только приветствовалось бы Советским Союзом».

Подобное задание Президиума ЦК говорило о том, что Большакову дано добро на продолжение контактов с Кеннеди, и даже ставились конкретные задачи.

Больше того, в постановлении указывалось: дать положительный ответ на предложение Кеннеди об установлении канала особой связи с американским руководством. Этот «неофициальный канал» осуществлять через Большакова.

Так кто же был инициатором создания подобного канала? Судя по нашим документам, отчетам Георгия Никитича, справкам вашингтонской резидентуры — американцы.